Ольга Сергеевна Мартынова

Наша семья жила в Астраханской области. Отец, мать и семеро детей. У нас ветрянка-мельница была, три коровы, быки, лошади - отец был хороший хозяин. Семья была верующая, богобоязненная. В 30-м году отца принуждали вступить в колхоз, но он отказался. И вот, помню, заходят к нам в дом три женщины, двое мужчин и говорят: "Здравствуй-здорово, Сергей Петрович! Вы подлежите раскулачке!" - "Ну, если так - сказал отец - пожалуйста". И всю ночь делали опись, каждую тряпочку описывали и каждую кастрюлю. Двух старших братьев арестовали, они отбывали срок отдельно от нас. Отец, по инвалидности, аресту не подлежал. К нашему дому подогнали подводу и мать, отца, пятерых детей и с нами еще нашу племянницу младенца Клавочку посадили на подводу и вывезли за Астрахань в пустынное место в степи. Кроме нас туда привезли еще семьдесят семей. Мы поставили из досок сарай и прожили в нем полтора года. 1 августа 1931 года всех нас, кто жил в степи, погрузили в товарные вагоны и как скотину повезли. У нас не было ни воды, ни хлеба и все - мужчины, женщины, старики и дети вперемешку ехали в этих вагонах, и туалет был там же. Вагоны, как пьяные, качались из стороны в сторону, и уже в дороге люди стали умирать.

Через восемнадцать дней нас привезли под Караганду, в ту местность, где сейчас поселок Майкудук, и всех сгрузили на землю. Мы были изнуренные, едва живые, а младенец Клавочка открывала ротик и пальчиком показывала - пить хочет, есть хочет. В степи, стояли казахские юрты. Папа пошел туда: "Дайте водички", - просит. "Давай сапоги, - говорят - тогда получишь". Папа знал казахский язык (в Астрахани жили казахи), он упросил, и ему дали ведро воды. У нас семья, и эту воду другие семьи просят, вот тут и дели, как хочешь. Поздним вечером нас снова погрузили в вагоны и привезли в Пришахтинск. Там поле и высокий караганник. Палатки поставили для надзирателей, а для нас - ничего, хоть вымирай. Какой-то начальник ходил и шагами отмерял участок на каждую семью: "четыре метра так и четыре метра так. Ваш адрес: улица Реконструкции, 12, можете писать домой". Караганник вырубить было нечем. Мы залезли в него на нашей доле 4 х 4 и стали копать ямочку. Выкопали, где-то набрали палок, поставили над ямой, как шалашик, караганником накрыли, на дно постелили траву - вот и весь приют. И все мы там, девять человек друг на друге лежали. Через неделю умерла наша Клавочка, а потом стали взрослые умирать.

К зиме люди начали землянушки строить - резать пластины из корней караганника. И построили из этих пластин землянушки - ни окон, ни дверей. Вот, допустим, твое одеяло на дверях, а мое одеяло на окне. А укрыться человеку нечем. А у нашей семьи ничего не было, чем завесить окна и двери. Кушать тоже нечего было, только крупы чуть-чуть, что с собой успели взять. А кушать надо. И папа из земли сделал печку. Он котелок на нее поставит и что-то сварит из травы. А мы около печки сидим. Она дымит, в окна снег летит, а мы сидим.

18 марта 1932 года заболел тифом наш папа. В больницу везти нельзя - милиция не выпускает. А я девчонка была, меня-то милиция не била (тогда били всех, а меня не трогали) и мама говорит: "Отвези папу в больницу". Я пошла, нашла подводочку и отвезла. А больница была - ни окон, ни дверей, и в самом здании снег лежал и лед на полу. У папы была высокая температура и его на лед положили. Утром я пришла, а папа уже готов, застыл на льду.

Весной всех на работу стали выгонять, саманы делать. Детей выгоняли охранять кирпичи, чтобы скот казахский их не топтал. Дети, хоть и маленькие, а идут, чтобы паек получить шестьсот граммов хлеба. А взрослым - восемьсот. А глянешь в степь, в сторону кладбища - тьма-тьмущая несут покойников. Да не несут, а находят досточку, веревку к ней привяжут, кладут покойника на досточку и волокут за веревку по земле. А как иначе? Сил-то не было. Это - Пришахтинск, Тихоновка, Компанейск - там общие могилы были метров двадцать длиной и шириной метра три с половиной, чтобы ноги с ногами укладывались. Гробов не было. Какой-нибудь тряпкой прикроют или полотенцем. Рядами кладут, кладут... Полную могилу наложат и так закапывают.

В нашей семье остались в живых моя сестра, мама и те два брата, которых в Астрахани в тюрьму посадили.

С батюшкой Севастианом я познакомилась в 46-м году. К тому времени я уже вышла замуж, и в феврале 46-го у меня умер свекр. Одна старушка привезла Батюшку отпевать его. Я тогда даже не соизволила спросить, как зовут Батюшку, а он сам подошел ко мне и спросил, как меня зовут. Он попросил меня испечь ему постных пирожков, так как был постный день, а на поминки приготовили все скоромное. Когда отпели свекра, поставили гроб на сани, и лошадка повезла его на кладбище. До кладбища было далеко, а мороз был очень сильный, и ветер дул. Мы все закутались с ног до головы, а Батюшка вышел почти раздетый, в бедной рясе, прикрыл свою голову стареньким шарфиком и голой рукой нес крест железный впереди себя. Так мы шли пешком по трескучему морозу двенадцать километров.

После похорон я так и не спросила Батюшку, как его зовут, а он в обратный путь посадил меня на сани. Я его спрашиваю: "Батюшка, как же Вы в такой мороз голой рукой крест железный держите?" а он отвечает: "Да это что! Вот у меня было такое испытание: когда меня принуждали отречься от Православной веры, то поставили в одной рясе на всю ночь на мороз и стражу приставили. Стража менялась через два часа, а я бессменно стоял на одном месте. Но Матерь Божия опустила надо мной такой "шалашик", что мне было в нем тепло. А утром меня повели на допрос и говорят: "Коль ты не отрекся от Христа, так иди в тюрьму". И посадили на семь лет".

Это мое первое знакомство с Батюшкой, которое по сути не было знакомством, так как я не придала этой встрече значения. Покормила Батюшку пирожками, и на этом кончено.

А через год умерла монахиня Евдокия. Я пришла на поминки готовить, и Батюшка приехал. Зашел ко мне и говорит: "И здесь Олюшка пирожки печет! Но у этой Олюшки шарики еще никак не работают". Он подал мне 400 рублей и сказал: "Все поминки проведешь за эту монахиню". Это вторая встреча с Батюшкой, но она опять без прояснений. Как мы были далеки, так и остались далеки.

Прошло еще несколько лет, настает 50-й год. У меня начались страшные головные боли, много дней я мучилась, а однажды ночью коснулась головы, потянула за волосы и они у меня с одной стороны вылезли - стала наполовину совершенно лысой. Никакие лекарства не помогали - ни одной волосинки не выросло и врачи отказались лечить, так как волосы выпали с луковицей. Стали мне знакомые советовать: "Съезди в Михайловку к батюшке Севастиану, - он вылечит". А я опять без внимания к этому отнеслась - что значит - к батюшке лечиться, как так? Но мне еще стали люди советовать и другие поговаривают - мол, поезжай к Батюшке. И я, наконец, собралась и приехала. Как я открыла дверь храма и глянула на Батюшку (он на амвоне стоял), так я его чуток признала. Только в 46-м году он еще немного чернявый был, а теперь уже стал весь белый. После службы я подошла к нему и он говорит: "Ты останься здесь ночевать, иди к матери Корнилии". Меня к ней проводили, туда пришел Батюшка, и мы с ним всю ночь беседовали. Он расспросил меня - откуда я, где родилась, как нас раскулачивали, как мы перестрадали, с кем я теперь живу, сколько у меня деток, что я имею маму, что мама верующая. "А ты?" - "А я - туда-сюда".

"Батюшка, - говорю, - я видела во сне, что мне надо отслужить двадцать молебнов. Вы возьмите с меня деньги, отслужите мне все сразу и я Вас больше не буду беспокоить". "Нет, - отвечает, - мы тебе отслужим двадцать молебнов, но ты приедешь в храм двадцать воскресений подряд. Сам буду читать тебе акафисты". И вот он брал меня в ризную, там мы становились на колени, и он читал мне каждое воскресенье акафисты. Так я привыкла к Батюшке, привыкла к храму и к хору, к обычаям здесь заведенным. Я стала верить, стала исповедываться, причащаться. Муженька своего подтянула, он начал со мной в церковь ездить. А тут детки у нас подросли. Мы идем и их берем с собою, и Батюшка их всех по имени знал. Вскоре мне полегчало, и по молитвам Старца стали расти волосы. Через мою болезнь в нас возродилась вера, и мы сблизились с Батюшкой.

Прошло немного времени, и у меня заболел шестилетний племянник - упал с велосипеда и стал хромать. Родители не обратили на это внимания. Я решила сама показать его врачу. Хирург осмотрел и сказал: "У него гниет бедро". Сделали операцию и неудачно. Во второй раз вскрыли, зачистили кость, но опять неудачно. Тогда я пошла в церковь, и вдруг Батюшка сам меня спрашивает: "Ольга, у тебя кто-то болеет?" - "Да, - отвечаю - племянник" - "А ты переведи его в Михайловскую больницу, у тебя ведь там хирург знакомый". Я договорилась и перевела племянника в эту больницу. Врачи как глянули: мальчик едва живой - и быстро его опять под нож, сделали срочную операцию, уже третью. Воскресенье подходит, я прихожу в храм. Батюшка спрашивает: "Привезла мальчика? Что же ты до дела не доводишь? Почему ко мне его не несешь? Люди ко мне из Москвы, Петербурга едут, а ты рядом и не несешь его ко мне. Вот прямо сейчас иди в больницу и на руках неси его ко мне".

Я пошла в больницу, там была с мальчиком его мать. Мы взяли Мишу и на руках по очереди донесли его до церкви. Дело было перед вечерней. Занесли в храм, поднесли к Батюшке, Батюшка зовет: "Ми-ишенька, Ми-ишенька!" А он только глазами повел и лежит, как плеть, весь высох, безжизненный. Батюшка говорит: "Поднеси его к иконе Святой Троицы в исповедальной". Я поднесла. Батюшка велел, чтобы поставили стул и говорит: "Поставь Мишеньку на стул!" Я - в ужасе! У ребенка руки и ноги как плети, как он встанет, он ведь уже полумертвый! Батюшка тогда зовет мать и говорит: "Вы его с двух сторон держите и ставьте. Смелее, смелее!" Поставили его, ножки коснулись стула, а мы с двух сторон держим, вытягиваем его в рост. Затем Батюшка позвал еще монахинь и сказал им: "Молитесь Богу!" - и сам стал молиться. Мы держим Мишу и я смотрю: он твердеет, твердеет, прямеет, прямеет, выпрямился и встал на свои ножки! Батюшка говорит: "Снимайте со стула, ведите его, он своими ножками пойдет". И Миша пошел своими ножками. Все - в ужасе! А Батюшка помазал его св. маслом и говорит матери: "Ты останься здесь с ним ночевать, мы его завтра причастим, он и хромать не будет". Но мать не осталась, уехала с Мишей на радостях домой. И еще Батюшка просил ее привезти мешок муки в благодарность Богу, а она привезла только маленький мешочек. И вырос наш Мишенька, стал такой хорошенький, но на одну ножку хромал - ведь мать не послушалась, не оставила его причастить.

В 1954 году на Пасху у меня случился приступ аппендицита, и я не подумала взять благословение на операцию - пошла по своей воле. На службе Батюшка видит - меня нет и говорит одной знакомой: "Вот тебе просфора, поезжай скорей в больницу, захвати Ольгу перед операцией - пусть съест просфору, а то операция будет у нее тяжелая и болезненная". Она приехала, а меня уже вызывают. Я съела просфору и пошла на операцию, - которая длилась четыре с половиной часа.

Спустя некоторое время я забеременела. Врачи сказали, что рожать нельзя, надо делать аборт. Я - к Батюшке: "Что делать?" И прошу его: "Благословите меня на аборт, пожалуйста!" А он: "Ты сама в ад лезешь и меня туда тянешь! Никаких "пожалуйста". И подает мне красивый букет цветов из алтаря: "Сухие выброси, оставь только живые и каждый день по цветку заваривай в чай и пей, чтобы роды эти были не тяжелее предыдущих". Дал икону "Благовещание" и сказал: "Родится у тебя сын, красивый, умный, всеми любимый. Не губи его. Он при старости будет тебе подмогой. А назови его Серафимом, потому что никто не прославляет преп. Серафима, никого сейчас так не называют". И действительно, на Благовещание благополучно родила сына, и сейчас он - врач.

В 1957 году я забеременела, поехала к Батюшке исповедаться и причаститься. Батюшка говорит: "Я тебе гостинчик дам". А ему в то время много яблок привезли. Он долго выбирал, наконец подает мне яблоко - одна сторона красная, а другая зеленая и говорит: "Съешь все сама, никому не давай. А родится у тебя девочка и придешь ко мне не скоро, у тебя осложнение будет после родов". Родилась у меня девочка Маша, пятнадцать лет она была здорова, а пятнадцать лет болела и в тридцать лет умерла. И яблоко было наполовину красное, наполовину зеленое.

Однажды я пришла на службу, а Батюшка говорит: "Вот как я с алтаря тебя благословлю, тогда и пойдешь домой". Вдруг во время службы Батюшка подходит и говорит: "Ну, езжай домой, только, как войдешь в дом, сразу скажи: "Я хочу купить корову". А я ему в ответ: "Батюшка, да ведь день уже кончился, теперь я уже точно не куплю корову!" - "Купишь! Только как войдешь, так и скажи: "Я хочу купить корову". И покупай. Там будут красная, рябая и лысая. Ты бери красную - это твоя корова. А через два дня ты привезешь мне свежие сливки".

Я поехала и думаю: "Что за притча?" Прихожу домой, а у нас в гостях сидит мой брат с женой. Я говорю: "Здравствуйте! А я хочу купить корову!" Брат отвечает: "А в чем дело? Деньги в кармане, корова во дворе. Пойдем, у моих знакомых продаются три коровы". Приходим - стоят три коровы, как и описал их Батюшка. Я выбрала красную и через два дня передала для Батюшки свежее молоко. Сама я не смогла поехать и попросила соседку. Она отказывается: "Как с чужой милостыней к Батюшке идти?" Но все же повезла. Только заходит, а Батюшка говорит: "Давай Ольгины сливки!"

Шло время, дети у меня подросли. Настала пора моей дочери Лидии поступать в институт. Пришли к Батюшке: "Батюшка, благословите Лидию в институт". А он: "Лидочка, ты куда собралась?" - "В КАЗГУ на юридический". - "Ой, говорит Батюшка - захотела алма-атинских яблок покушать, а я тебя благословляю - кушай карагандинскую картошку, она полезная. Ты хочешь людей судить? Ты и меня судить будешь? Нет, нет. Этот год посиди дома, поучись с мамой шить, это тебе пригодится. А на следующий год поступай в медицинский, там откроют новый факультет, ты на этот факультет и пойдешь". Но дочь решила поступать в медицинский в этом же году и не поступила. И этот год она училась шить, а на следующий год поступила без проблем.

Потом подошло время Саше поступать в институт. Сашу спрашиваю: "Ты в какой институт пойдешь?" Он говорит: "Раз Лидии было такое благословение, я не буду намечать. Куда Батюшка скажет, туда и пойду". И другой мой сын Анатолий закончил восемь классов и решил брать благословение в техникум. Пришли к Батюшке: "Батюшка, Саше в институт надо поступать". Батюшка спрашивает: - "Ну-ка, Саша, ты в какой институт хочешь?" - "Батюшка, в какой скажете, в тот и пойду". - "Иди в политехнический на строительный факультет и будешь нашим нужным инженером. Бог тебя благословит." (Сейчас этот сын - старший прораб города. При его участии строится новый храм Рождества Пресвятой Богородицы в Караганде). И у Толика спрашивает:

- "Ты куда хочешь?" - "А я в техникум". - "В техникум? Мать вас учит-учит, а ты восемь классов кончил и в техникум? Нет тебе никакого благословения. Кончишь 10 классов, потом придешь".

И что же мой Анатолий сделал? "Мама, - говорит, - ну что значит батюшкино благословение?" А у нас родной дядя в том техникуме в приемной комиссии работал. "Пойдем, - говорит - к дяде, он поможет, я поступлю и буду учиться"! Я соглашаюсь: "Пойдем, если хочешь". Дали Анатолию экзаменационный лист, он пошел сдавать экзамен - двойка. "Мама - просит - сходи к дяде, пусть он даст другой экзаменационный лист". Я пошла. "Пусть - думаю - потешится парень". Стал он снова сдавать - опять двойка. На третий раз уже и дядя за него хлопотал, но он снова получил двойку. Так вот, без благословения и родственники не помогли. И поступил мой Анатолий в профтехучилище.

В 1962 году ему надо было с училищем выйти на первомайскую демонстрацию. А 1-е Мая в этом году было на Пасхальной седмице. И вот, ушел он утром на демонстрацию, уже вечер, а Анатолия дома нет. "Ну ладно, - думаю, - наверное к брату моему ушел". Утром следующего дня иду в церковь, Батюшка подзывает меня и говорит: "Иди домой, тебе надо быть дома. На вот тебе яички", - и дает мне побитые и помятые яйца. "Что такое?" - думаю, и как-то мне не радостно. Прихожу домой. "Анатолий был?" - спрашиваю. "Нет, не был". Вечером снова поехала в церковь, а Батюшка опять подходит ко мне и говорит: "Иди домой, сейчас же иди домой". И снова дает мне мятые и побитые яйца. И мать Анастасия дает мне яйца, тоже побитые и говорит: "Да ты быстрее иди домой" - и гонит меня. Я пошла. Только за угол завернула, Лидия, дочь, навстречу бежит: "Мама - говорит - у нас беда! Толика порезали, в больнице лежит без сознания". Оказалось, на демонстрации хулиганы вспороли ему живот. Его прооперировали. Девять суток Анатолий лежал без сознания, и вот батюшка Севастиан и мать Анастасия вымолили его. А он смертный был, безнадежный. А старцам-то никто ничего не говорил, они сами знали, что с человеком случилось. Анатолий восемь месяцев в больнице пролежал, поправился и сейчас он жив.

Мария Федоровна, Ольга Федоровна Орловы

Мария Федоровна

Родители мои были глубоко верующие люди. Когда в 31-м году нашу семью раскулачили, папа сказал: "Что Бог послал. Мы должны испить эту чашу". Папу арестовали и содержали отдельно, и много лет прошло, пока нас объединили. А маму и нас, четверых детей, привезли в Компанейск на голую кочку, где не было ни воды, ни хлеба. Мы вырыли нору в земле и в ней жили. Петр, я, Ольга, Александра. Наша мама была беременной, и у нее извергнулся плод. Мама очень страдала, наша яма была в крови, кровь запеклась на одежде, стирать было негде - степь кругом. "Дочь - просила мама, - ты найди камушек, брось на него эту одежду, помочи водичкой, да ножками потопчи". Я маленькая была, стирать еще не умела.

Потом стали землянки строить, копали глину, заливали водой, месили ногами и делали кирпичи. Сделали бараки — ни окон, ни дверей. В бараках нары и люди на них чем попало прикрытые. Утром встают, мертвецов вытаскивают. Там не плакали по покойникам, не до этого было, а наша мама только молилась, читала акафисты, а мы сидели возле нее: "Мама, кушать! Мама, есть!" - "Погодите, вот я дочитаю акафист" - "Мама!" - "Ну вот, еще страничка осталась, — она тянула время, я сейчас дочитаю, и Боженька нам поможет". Дочитает, возьмет кусочек хлеба и отрезает от него по кусочку. А мы пальцем показываем: "Это кому?" — "Это - Пете". - "А это кому?" — "Это — Марии. Это - Оле. Это - Шуре" - вот так вот. Все крошечки собирали, а мама все старалась от своего пайка нам дать. И как мы выжили, как?! Это невероятно, невозможно было там выжить! Я была очень простужена, лежала с ревматизмом. Ноги были покрыты язвами, гноились. Мама сидит и плачет. Мухи летают тучами, мама марлей мне ноги прикрывает.

И вот, как Бог-то помог нам! Все мы выросли, все получили высшее образование. Академию закончил Петр, Ольга и Александра — врачи, я — педагог. Это Бог нас молитвами матери сохранил, это чудо, что мы остались живы.

Ольга Федоровна (лечащий врач Батюшки)

В 1949 году я и моя сестра Александра заканчивали Алма-Атинский мединститут. Наступило время распределения на постоянное место работы. Посоветовавшись с родителями, мы решили взять направление в Кокчетав - там жил с семьей наш брат Петр, и мы все решили переехать жить к нему. Но неожиданно пришла телеграмма от папы. В ней он сообщал, чтобы мы взяли направление только в Караганду и что о причине напишет в письме. Вскоре мы получили это письмо. Папа писал, что по совету знакомого верующего человека он поехал в Михайловскую церковь к батюшке Севастиану взять благословение на отъезд. Батюшка подробно расспросил папу о цели нашего переезда, внимательно выслушал и сказал: "Нет, Федор Иванович, я не благословляю Ваш отъезд: сын - сыном, сноха - снохой, а дочери есть дочери. Сегодня сын живет там, а завтра он может переехать на другое место жительства" (и действительно, брат с семьей вскоре из Кокчетава уехал). "Пусть дочери берут направление на работу только в Караганду". Папа сказал Батюшке, что уже все продал и как ему быть теперь? На это Батюшка ответил: "Не бойтесь, Федор Иванович, Бог поможет и все будет".

Мы с сестрой поступили так, как сказал Батюшка. Приехав в Караганду, мы сразу поспешили в Михайловскую церковь. Батюшка встретил нас светлой улыбкой. Когда мы вошли, он стоял у окна. В светлом облачении, освещенный солнечными лучами, Батюшка и сам, казалось, излучал свет. Получив благословение, мы без всяких затруднений устроились на работу в областную больницу.

Поселившись в Караганде, я стала по вечерам после работы посещать Михайловскую церковь. Батюшка Севастиан служил ежедневно утром и вечером. Мне очень нравилось, как он служил, как пел церковный хор. Я стала внимательно присматриваться к Батюшке: меня всегда поражало его богобоязненное, благоговейное и умилительное отношение к службе, его великое терпение в отношении к прихожанам, - которым он старался во всем помочь.

Батюшка был очень скромен, кроток и милосерд. Не было такого человека, кто не полюбил бы его всей душой, увидев хоть однажды. Как врач, я заметила, что он был очень утомленным и больным. Во время службы он часто кашлял, дыхание было затрудненным. В беседе с Батюшкой я подробно расспросила его о состоянии здоровья и предложила ему свои услуги врача. С тех пор я стала наблюдать за ним постоянно. Когда я начинала ходить в церковь, то понятия не имела о духовной жизни, о старчестве, и вообще о сущности христианства. Столкнувшись впервые со случаем духовной прозорливости батюшки Севастиана, я приняла это за случайное совпадение моих мыслей с мыслями Батюшки. А произошло следующее. Однажды во время вечерни я стояла и думала: "Как здесь хорошо! Не хочется ехать домой. Вот бы остаться и заночевать у Анфисы Ивановны, которая здесь при церкви живет". Служба закончилась, я стала собираться домой. Вдруг ко мне подходит Батюшка и говорит: "Ольга Федоровна, а Вы останьтесь здесь и заночуйте в церкви у Анфисы Ивановны". Я обрадовалась и воскликнула: "Батюшка! А я только что об этом мечтала! Вот удивительно, как это у нас мысли совпали?" Батюшка улыбнулся, но ничего не ответил и пошел к себе в келью. Вскоре после этого Батюшка благословил меня исповедаться и причаститься Святых Христовых Тайн. Утром я пришла в церковь и увидела, что людей, желающих исповедаться, очень много. Я огорчилась и подумала, что исповедаться, видимо, мне не удастся, так как скоро нужно идти на работу. Вдруг дверь исповедальни открылась, и на пороге появился Батюшка. Он протянул мне руку и сказал: "Идемте, Ольга Федоровна, на исповедь". Как исповедоваться и что говорить, я не знала. В голове полный сумбур, одолевали различные помыслы. И вдруг Батюшка сказал: "Вот, Ольга Федоровна, у меня в голове различные помыслы". И он начал перечислять все мои помыслы, которые одолевали меня и которые особенно меня тревожили. Я говорю: "Батюшка, а у меня тоже такие помыслы. Разве это грешно?" Он ответил: "Да, надо избегать их и отгонять от себя, так как это грешно".

В другой раз, когда я стояла в церкви и молилась, ко мне подошел иподиакон и сказал: "Ольга Федоровна, Вас Батюшка зовет". Я быстро прошла в панихидную, так как подумала, что Батюшке плохо, как это часто бывало. Но он сидел на стульчике перед иконой Пресвятой Троицы и что-то держал на коленях. Народу вокруг него было много, но я постаралась протиснуться и увидела, что на коленях он держал тарелочку, а в ней лежали благословенные хлебцы, политые вином. Такие хлебцы я видела впервые. "Вот оно что, — подумала я — сами-то кушают хлебцы, политые вином, а нам дают простые!" Эта мысль промелькнула у меня в голове мгновенно, как молния. Но Батюшка повернулся в мою сторону, отстранил от себя стоящих рядом людей и говорит: "Ольга Федоровна, возьмите благословенный хлебец и покушайте", — и подал мне кусочек хлебца, политого вином. Больше Батюшка не дал хлебца никому. Меня снова поразило, что все мои мысли открыты перед ним. Мне было стыдно и страшно.

Не менее удивительны и другие примеры, свидетельствующие о святой прозорливости Батюшки.

Был праздник Пресвятой Троицы. Служба проходила очень торжественно, Батюшка был радостным, бодрым и умиротворенным. Хор пел особенно хорошо. Когда после запричастного стиха запели светилен, я не разобрала в нем сочетания слов в том месте, где пели: "Свет и Света, Света Податель". Я не знала, как правильно: "Свет из Света, Света Податель" или "Свет и Света, Света Податель". Меня это беспокоило и хотелось узнать точно, но не было подходящего момента, чтобы спросить. И вот, вскоре после праздника, я пришла вечером на службу. Батюшка не служил, а в своей келье слушал богослужение. Я зашла к нему и попросила благословения. Когда я протянула к Батюшке руки, он положил на них свою ладонь улыбнулся, но не благословил, а сказал: "Ольга Федоровна, "Свет и Света, Света Податель!" Я удивилась и говорю: "Батюшка, а мне как раз в этом месте не было понятно!" Он опять улыбнулся и благословил меня. И снова его прозорливость меня поразила.

В возрасте 32-х лет я тяжело заболела по-женски. Я думала, что у меня рак, и очень переживала. Еще я переживала из-за того, что ввиду болезни не могу причащаться Святых Тайн, прикладываться к иконам, подходить к елеопомазанию, есть просфору и благословенный хлебец, ставить свечи.

Однажды во время службы я особенно скорбела и мысленно обратилась ко Господу: "Господи, я, как прокаженная, сколько времени не могу прикасаться к святыне. Наверное, у меня рак. Вот какое горе!" — и заплакала. В этот момент из панихидной вышел иподиакон, быстро подошел ко мне и сказал: "Ольга Федоровна, Вас Батюшка зовет". Я забыла про свои болезни и поспешила к Батюшке, думая, что ему плохо. Когда я вошла, он сидел на стуле веселый и, улыбаясь, сказал мне: ''Ольга Федоровна, это все пройдет, бывает иногда так и у молодых. К иконам прикладываться нельзя, вкушать просфоры и пить святую воду тоже нельзя, а благословенный хлебец — можно. Передавать свечи можно, но ставить к иконам нельзя", — и благословил меня, дав мне половину благословенного хлебца.

Я вышла от него окрыленная, обрадованная, с надеждой на выздоровление. И в ближайшие дни я, действительно, выздоровела совершенно.

Когда моя мама была тяжело больна, Батюшка приезжал к нам причащать ее. В один из его приездов, когда мы после причастия подходили к кресту, Батюшка сказал моей сестре Екатерине: "Катенька, не выходи замуж". - "Почему?" - спросила сестра. "Не выходи, Катенька, замуж, потому что будешь горько-горько плакать", — сказал Батюшка, хотя он и жениха не видел и Екатерина ничего не говорила ему о своем намерении. Уезжая от нас, Батюшка сказал мне, что жить они не будут, разойдутся. Но Катя не послушалась, и вскоре после свадьбы сбылось батюшкино предсказание.

Я знала, что Батюшка не любит, когда в день Ангела ему оказывают особое внимание и дарят подарки. А мне давно хотелось подарить ему отрез на облачение, но я боялась об этом даже заикнуться. И вот однажды, возвращаясь с работы, я зашла в церковь. Проходя мимо батюшкиной кельи, я заглянула в окно и увидела, что Батюшка стоит у окна и пальчиком зовет меня к себе. Я пошла в келью, а Батюшка открывает двери и говорит: "Как я рад, Ольга Федоровна, видеть Вас. Проходите. Мне очень нужно облачение вот примерно из такого материала", - и показывает мне поручи голубовато-белого цвета. — "Поручи у меня есть, а облачения нет. Такое облачение пригодилось бы на Богородичные и Господские праздники". Я поняла, что Батюшка, наконец, откликнулся на мои давние тайные пожелания и сказала: "Батюшка, тогда благословите купить такой отрез".

Находясь на протяжении многих лет рядом с Батюшкой, мы неоднократно убеждались в силе его старческого благословения. Примером, подтверждающим силу благословения Батюшки, может служить такой случай.

В начале 1960 годов вышло распоряжение о ликвидации домашнего скота. Мы держали корову и теперь были вынуждены ее продать. В субботу отец поехал в церковь. После службы он подошел к Батюшке, объяснил ему, что корову нам держать больше невозможно и что завтра, в воскресенье, ее необходимо продать. Батюшка ответил: "Хорошо, Федор Иванович, благословляю. Завтра придете на Литургию, а после "Отче наш" пойдете продавать корову". Папа сказал: "Батюшка, как же это возможно, ведь будет очень поздно, ехать надо далеко, в Старый город, на базаре уж никого не будет". Батюшка ответил: "Ничего, Федор Иванович, Бог поможет, продадите". Так оно и вышло. Папа из Михайловской церкви поехал на конный двор в Новый город, затем домой за коровой и только потом в Старый город на базар, до которого было километров десять. Папа ехал на телеге, привязав к ней корову. На пути ему встречались люди, уже возвращавшиеся с базара, которые над папой посмеивались, мол, едет он напрасно, на базаре уж никого нет. Но папа все же решил до базара доехать, а там — дело покажет. Подъехав к базару, он увидел, что народу, действительно, почти нет, а кто был, и те собирались расходиться по домам. В это время к папе подошел человек и сказал: "Что, отец, ведешь продавать корову?" Папа ответил: "Да, хотелось бы продать". Покупатель предложил свою цену: "Не будем рядиться, если согласен, то по рукам". Немного поторговавшись, они сошлись в цене, и таким образом, на удивление всем, папа благополучно и по желаемой цене продал корову.

Как Батюшка в день моего Ангела поучил меня смирению.

Как-то в середине июля я зашла к Батюшке в келью. В это время он вместе со своей келейницей Марией Образцовой рассматривал коврик. "А, Ольга Федоровна, — говорит, — заходите, заходите, милости просим!" — "Что это Вы, батюшка, делаете?" - спрашиваю. "Да вот, рассматриваем коврик, но на нем кресты и, значит, постилать под ноги его нельзя." — "Мария, — обращается он к келейнице, — а, может, мы подарим его Ольге Федоровне на день Ангела?" Она говорит: "Да, батюшка, хорошо". — "У вас же, — продолжает Батюшка, — через несколько дней именины? А на именины меня пригласите?" У меня сердце замерло. Я насколько любила Батюшку, настолько же его и боялась, и никогда не приглашала его к себе, если только он - сам приезжал. И, конечно, я сказала: "А как же, батюшка, приезжайте".

Дня за три до именин Батюшка вызвал меня к себе, дал мне наставления, подарил акафист и большую просфору. И вот, получив все эти подарки да еще обещание Батюшки приехать на день Ангела, я немного вознеслась.

Наступил день памяти равноапостольной Ольги. Дома у нас все вверх дном перевернули. Все мыли, чистили, наготовили множество различных блюд — и молочных, и фруктовых. А я в церкви причащалась. После Литургии все подходят под благословение. Подхожу и я. А Батюшка как будто меня не видит, отворачивается, благословляет других. Я стою, жду благословения. Потом он как бы меня увидел: "Ах, искушение, - говорит, - это вы, Ольга Федоровна?" И так в полоборота меня благословил. (А обычно благословлял большим крестом.) На сердце у меня заскрежетало: "Что случилось?" — думаю.

Настроение у меня сразу стало пасмурным, не именинным. "Батюшка, - говорю, — нас ждут, поедемте к нам". А он: "Вера, готовь, я сейчас пойду кушать и отдыхать в свою келью". Я осталась ждать, пока Батюшка покушал, отдохнул, проснулся, в церковную келью пришел. Я сижу, как на электрическом стуле, жду его. В келье он долго с кем-то беседовал, потом вызывает Петра: "Петро, давай машину налаживай, сейчас поедем". "Батюшка, — спрашиваю, — к нам?" А он: "У, какая нашлась — к вам. Нет, нет, нет, мы поедем на Мелькомбинат к Ольге Степановне". - "А! Батюшка, а нас ждут!" А он, как не слышит. Поехали на Мелькомбинат. Там и панихиду послужили, и молебен, там и потрапезничали, потом еще к Жуковым заехали, и Батюшка говорит: "Петро, поехали!" Ну, думаю, к нам. Хоть поздно, а все же приедем. Доехали до нашего дома, у ворот остановились, Батюшка говорит: "Ольга Федоровна, выходите". — "Батюшка, — говорю, — да как же?! Как же меня дома встретят?! Что я буду отвечать?! Почему Вы не заходите?!" Он ничего не сказал и уехал. А ведь частенько мне говорил: "Ольга Федоровна, смирение - прежде всего, на будущее вам". Так он мог смирять. А при следующей встрече: "Ольга Федоровна, вы уж меня извините, что я не поехал, что-то я... даже не помню почему... или торопился... или плохо себя чувствовал... не помню уже". — "Ох,— говорю, — батюшка, и досталось же мне дома!" Вот так вот.

Когда я работала участковым врачом в Михайловской поликлинике, в мои обязанности входило обслуживание вызовов и посещение больных на своем участке. Мне приходилось наблюдать разные события — и приличные, и неприличные. Однажды, насмотревшись всякой всячины, я пришла в церковь, имея намерение подготовиться к причастию на завтрашний день. Помолившись, я собралась уходить домой, как вдруг открылась батюшкина келья, выходит Батюшка и говорит: "Ольга Федоровна, идемте исповедоваться". Я обмерла. Почему Батюшка решил исповедать меня сегодня? Я зашла в келью, Батюшка благословил меня и сразу стал говорить: "Ольга Федоровна, вы ходите по участку, лечите больных. Это, конечно, хорошее дело. Но вы наблюдаете различные жизненные сцены — и приличные, и неприличные, полезные для души, и неполезные. Не впитывайте в себя то, что неблагопристойно". А! У меня уши загорелись, я ведь только что всего насмотрелась. "Батюшка, — говорю, — простите!" Он исповедал меня, и я вышла. Больше в этот вечер он не исповедовал никого, а остался ради меня, чтобы я не забыла и он не забыл до завтра то, что неполезно для души.

Батюшка часто давал мне деньги, чтобы я раздавала их больным и бедным. Я говорю: "Батюшка, как же я буду это делать?" — "А вы не смущайтесь, Ольга Федоровна. Если вы, допустим, дежурите в больнице, подойдите к больному, посмотрите его историю болезни, поговорите с ним, и если узнаете, что он приезжий или бедный, положите незаметно ему под подушку деньги. А если вы на приеме в поликлинике видите, что больной беден, вы можете выписать ему рецепт, все объяснить и завернуть в рецепт деньги по вашему усмотрению, в зависимости от стоимости лекарства". Так Батюшка заботился обо всех, и я делала так, как он благословлял.

Приведу пример чудесного исцеления по батюшкиным молитвам. В 1960 году из г. Ижевска приехала к Батюшке Пелагия Мельник. Уже в течение полугода она не могла есть ни хлеба, ни каши, ни картофеля, ни других продуктов. Питалась исключительно молоком и сырыми яйцами. Она ослабла и передвигалась с большим трудом. Когда Пелагия попыталась пройти в келью к Батюшке, ее не пропустили, так как желающих попасть к нему было очень много. Она просила, чтобы ей позволили пройти без очереди, но все безрезультатно. Внезапно открылась дверь, вышел Батюшка и сказал: "Пропустите эту женщину ко мне, она очень больна". Войдя в келью, Пелагия опустилась перед Батюшкой на колени и, не произнося ни слова, горько расплакалась. Батюшка сказал ей: "Не плачь, Пелагия, все пройдет, исцелишься". Дал ей свежую просфору, стакан воды, большое яблоко и сказал: "Съешь это". Она ответила, что уже полгода не ест хлеба, болит горло, и пища не проходит. Батюшка сказал: "Я благословляю. Иди в крестильную, сядь на широкую скамейку и съешь". Она пошла в крестильную, села на скамейку и легко и свободно съела батюшкины дары. После этого она сразу уснула и проспала сутки. Батюшка подходил к ней несколько раз, но будить не велел. Проснулась Пелагия совершенно здоровой. Батюшка сказал: "Работа у тебя тяжелая, но скоро все изменится". И, действительно, через полмесяца после возвращения в Ижевск Пелагию, даже без ее просьбы, перевели на другую, более легкую работу.

Косинова П. И. рассказывала следующее. Она пришла к Батюшке с жалобами на боль в прямой кишке и в поясничной области. После обследования в онкодиспансере у нее признали рак прямой кишки и предложили оперироваться. Перед операцией она решила прийти к Батюшке за благословением, поставить в церкви свечи и отслужить молебен. Но Батюшка сказал: "Не торопись, успеешь умереть под ножом. Поживи еще, ведь у тебя дети". Она подходила к Батюшке трижды, но ответ был один — операцию не делать. Посоветовал купить алоэ, сделать состав и пить. Также предложил заказать молебен с водосвятием Спасителю, Матери Божией, Ангелу Хранителю и всем святым. Через три месяца она пошла в онкодиспансер для контрольного обследования. При осмотре выяснилось, что опухоль почти рассосалась. Вскоре она поправилась совсем.

Она же рассказала о своем сыне Михаиле. В первый день Великого поста Михаил пошел проводить своего товарища. Мать была против этого и переживала, видя непослушание сына. Обидевшись на него, она подумала: "Накажи его, Господи!" Долго ожидала она возвращения сына, но напрасно. Наконец, в 12 часов ночи ей позвонили и сказали, что сын ее находится в больнице с открытым переломом костей голени. Михаил пролежал в больнице около трех месяцев, но перелом не срастался. Его трижды оперировали, но образовался ложный сустав. Предлагали четвертую операцию, но Михаил выписался из больницы и отправился в гипсе домой. Больше года он не работал. Мать предлагала Михаилу причаститься, но он не соглашался. Тогда мать поехала к батюшке Севастиану, и все ему рассказала. Выслушав, Батюшка велел привезти сына в церковь. Его с трудом уговорили и привезли. Батюшка причастил Михаила и велел заказать молебен. После молебна Батюшка подошел к сидевшему на стуле Михаилу и велел ему встать на костылях. Перекрестил его спереди и сзади и сказал: "Иди с Богом. Бог тебя благословит. Теперь можно делать операцию, а можно и не делать". - И отошел от него. Через две недели соседка-врач повезла Мишу в больницу на осмотр для решения вопроса об операции. На контрольном рентген-снимке были ясно видны признаки выздоровления — образовалась костная мозоль, кость начала срастаться. Операция оказалась ненужной.

У этой же женщины внучка Таня попала под машину и получила перелом ноги и костей таза. Это случилось накануне Успения Пресвятой Богородицы.

Переломы долго не срастались. Об этом рассказали матери Анастасии, а она Батюшке. Батюшка передал девочке просфору и предложил ее причастить, что и было сделано. Батюшка спросил у Тани, был ли на ней крест... "Это она по грехам страдает, — сказал он, — ну, ничего, постепенно поправится". Так оно и получилось.

Мария Федоровна

Муж у меня был неверующий, коммунист, часто выпивал. Жить было тяжело и морально, и материально. Трезвым муж был очень добрый, а пьяным — за веру гонял, устраивал страшные скандалы. На иконы кричал: "А-а! Эти боженята! Я их повыкидываю!" А мама, бывало, говорит: "Не ты их ставил, не тебе и выбрасывать". Мне отец дал икону "Нечаянная Радость", я поставила ее в шкафу, в укромном месте, чтобы не было видно. Там и молилась тайком.

Однажды Батюшка спросил меня, как я живу. Я все ему рассказала и говорю: "Наверное, разойдусь с ним". А Батюшка ничего не говорит мне, то яблоко даст, то печенье. Так и шло время. И вот однажды прихожу домой, дома тишина. Открываю дверь в зал, а муж стоит у открытого шкафа перед иконой на коленях, полупьяный и молится: "Благаго Царя Благая Мати..." — а дальше не знает, только это одно и твердит. Я спрашиваю: "Что ты на коленях стоишь?" А он отвечает: "Ты не видишь, что я молюсь? Я ведь знаю, что у тебя там икона". Вот так, по молитвам старца, объял его страх, и стал он молиться. Но молился, когда выпьет, а трезвый — стеснялся. Потом он перестал скандалить, не стал иконы выбрасывать. Через некоторое время вдруг говорит: "Maрия, давай повенчаемся с тобой". Я поразилась, не поверила, говорю: "Да ты за веру гоняешь". А он отвечает: "Давай повенчаемся и жить будем лучше. Сшей себе платье".

И детей всех на это настроил. Я пошла к Батюшке, рассказала ему, а он говорит: "Вот и хорошо, приходите".

Повенчал нас о. Александр Кривоносов, и стал мой муж меняться. Заметил, что я в среду и в пятницу скоромное не ем, придет с работы раньше меня и приготовит на ужин что-нибудь постное. Дети его спрашивают: "Что это ты, папа, постное готовишь?" А он отвечает: "Ну как же, мать наша не ест, и мы будем поститься".

Прошло время, муж заболел гриппом и говорит: "В нашем роду все скоропостижно умирают". Мы положили его в больницу — признали затемнение легких, перешедшее в рак. Перед операцией исповедывался со страхом, пособоровался, причастился, его прооперировали, и он скончался. После смерти снится мне: приходит муж домой, а я ему говорю: "Петя, выпей", — и подаю рюмку водки. Он берет, подходит к умывальнику, выливает ее и говорит: "А у нас не пьют". Вот так молитвами старца Господь привел мужа к спасению".

Ольга Федоровна

Батюшка всегда благословлял нас брать отпуск таким образом, чтобы две первые недели его совпадали с двумя последними неделями Великого поста и две последние недели отпуска с двумя неделями по Пасхе. И в 1966 году я взяла отпуска с 1-го апреля. В ночь на 1-е апреля мне звонит из церкви Юлечка: "Ольга Федоровна, Батюшке плохо. Петро выезжает за вами, готовьтесь". Я собрала медикаменты и поехала. И домой я приехала только после смерти Батюшки.

Батюшка молился за всех при жизни и продолжает молиться и помогать после смерти. В подтверждение этого опишу два сна.

На двадцатый день по смерти Батюшки я находилась в командировке в Москве. И вот, в 1 час 30 минут по Московскому времени (а у нас в Караганде было уже 4 часа 30 минут, то есть час кончины Батюшки) он мне приснился — веселый, улыбающийся, и говорит: "Ольга Федоровна, спаси вас Господи за все, за все", - и помахал мне рукой. Я хотела что-то сказать, но не успела и проснулась. На душе была такая радость, словно видела Батюшку живого.

В январе 1994 года я вновь видела Батюшку во сне. Как будто я была в церкви, окончилась служба, и все выходили. Многие, в том числе и я, направились в сторожку, чтобы получить батюшкино благословение. Здесь я встретила батюшкину келейницу Веру и говорю: "Вера, зайди к Батюшке, сделай, что нужно, а потом спроси разрешение и мне зайти". Вера сказала: "Хорошо, Ольга Федоровна", — и зашла в келью. Через некоторое время она вышла и говорит: "Заходите, Ольга Федоровна, Батюшка разрешил". Я поблагодарила ее и зашла к Батюшке. Он сидел в келье в переднем углу перед иконой Спасителя, облокотясь на столик. Одет был в новую красивую рясу, подол которой опускался на пол, и в камилавку с наметкой, тоже новую. Создалось впечатление, что Батюшка откуда-то пришел, но не переоделся (он обычно сразу же снимал рясу и камилавку). Вид у него был торжественный. Я подошла к Батюшке, опустилась на колени и сказала: "Благословите, батюшка". Он благословил, я поцеловала его руку и ощутила, что рука была теплая и мягкая, как живая. Я приникла к руке и говорю: "Батюшка, дорогой, как долго я Вас не видела, как соскучилась по Вас", — и почувствовала спазм в горле и что сейчас расплачусь. А Батюшка ласково говорит мне: "А, между прочим, я бываю здесь ежедневно". Я подумала: "Как же это, ведь он же "там", - и начала говорить: "Как же, батюшка, ведь Вы же..." — но Батюшка прервал меня и сказал: "Да, да. Я бываю и здесь, и там, но бываю каждый день". Он говорил эти фразы отчетливо, убедительно. И я проснулась.

Таким образом, Батюшка дал понять и мне, и другим людям, что он не оставляет нас, зорко следит за своей паствой, бывает с нами на земле и всегда к нему можно обратиться с молитвой за помощью и вразумлением.