Долгая и многострадальная жизнь Иосифа, митрополита Алма-Атинского и Казахстанского [1] во многом является примером для нас. Это был очень скромный человек, доброй и отзывчивой души. От природы он был одарен поэтичностью и удивительной памятью. Он умел найти общий язык с любым по званию и возрасту собеседником. Владыка непременно обращал внимание на свою речь, подбирал удачные слова и выражения, отчего речь его становилась интересной, яркой, запоминающейся. Свидетельством тому могут служить его проповеди, письма, записи на книгах и так далее. Все это сохранило для нас некоторые черты его биографии.

Не имея школьного образования, Владыка многое получил от архиепископа Арсения Смоленца (†6.XII.1937) [2], под руководством которого послушник Ваня Чернов, начиная с иподиакона, со временем был возведен и в архиерейский сан. Духовный путь его начался в Белыническом монастыре в Белоруссии. Поступлению в монастырь предшествовал такой случай. В 1910 году в мае месяце в Могилевском соборе находились святые мощи преподобной Евфросинии Полоцкой, которые перевозили из Киева в Полоцк. Простояв почти всю ночь в соборе, Ваня только к утру смог приложиться к мощам. На следующую ночь он видел во сне, как Преподобную уже выносили из собора, и в это время она встала и благословила юношу. По благословению Преподобной Ваня был принят в монастырь, еще не дойдя до него. Его догнал ехавший на фаэтоне настоятель монастыря архимандрит Арсений, который поинтересовался, куда идут мальчики. Выяснилось, что один идет в монастырь Богу молиться, слушаться и работать, а другой его провожает. Прочтя рекомендательное письмо директора гимназии Свирелина, отец архимандрит сказал: "Мальчик, ты уже принят в монастырь".

Вскоре молодой послушник вместе с отцом Арсением, ставшим епископом Пятигорским, едет на Кавказ. Здесь ему в 1911 г. настоятелем Второафонского монастыря была вручена икона Иверской Божией Матери, привезенная с Афона, с которой он потом никогда не расставался.

В 1912 г. в Твери на праздник Воздвижения честнаго Креста послушник Ваня был возведен во иподиакона Арсением, епископом Старицким. В это время они совершили путешествие для поклонения Валаамским святыням. При отъезде из монастыря произошел следующий случай. Владыка Финляндский Сергий, будущий Патриарх, пошутил, сказав:
"Преосвященнейший, может, Вы нам оставите Ваню, так как у нас лет через пятнадцать откроется вакансия игумена", на что услышал ответ: "Нет, Ваше Высокопреосвященство, я не думаю, чтоб он задержался на этой степени".

Почти в это же время состоялась еще одна интересная встреча с другим будущим Патриархом. В 1913 г. на архиерейской хиротонии Алексия (Симанского), которую возглавил Антиохийский Патриарх Григорий, иподиакон Иоанн держал Чиновник владыке Арсению. Святейший Патриарх Алексий, позднее встретившись с владыкою Иосифом, вспомнил об этом.

Шестого февраля 1918 г. в Таганроге владыка Арсений постриг молодого послушника в монахи с именем Иосиф, а 11 февраля возвел в сан диакона. О своей диаконской хиротонии Владыка позднее писал, будучи в Алма-Ате:

"Я прекрасно помню день своей хиротонии. Это было в воскресенье о Блудном Сыне... Масса выпала снегу в ту ночь. Шел Всероссийский Поместный Собор... Владыка немножко заметно волновался, ибо еще не был Собором погребен в вечность Петровский Регламент — до 30 лет воспрещалось постригать, кроме Духовной Академии, а я имел еще юношеские года... И вышло все, как вышло. Первую ектению: "Прости приимше..." конечно, я перепутал, но всем подсказчикам Владыка сказал: "Не мешайте ему, он будет прекрасно служить!". Первую вечерню служил я, как будто бы уже давно иеродиаконствую, так как я уже и архиерейскую службу знал и даже тайные молитвы Лит ургии — ибо святителю много лет книгу держал... А он читал вслух молитвы — чтобы (наверное) я слышал бы их.

А на второй день Божественную (первую) Литургию служил, в день Иверской и именно перед своей келейной с Афона. Она была и в Коми, и здесь ныне в своей Иверской архиерейской церкви. Вероятно, я ЕЕ из этого града уже не увезу! Ведь ЕЕ храм! А? А, может быть, и сам не уеду и здесь покойному митрополиту шепну на кладбище: подвинься, брате!" [3].

С 16 августа 1920 г., после иерейской хиротонии, отец Иосиф начал свое пастырское служение, при этом очень часто проповедуя. Митрополит Куйбышевский Мануил сказал по этому поводу:  "Проповеди его отличаются образностью, поэтичностью и живостью" [4].

Очень часто Владыка, говоря о высоте проповеднического служения, указывал на священность возвышенного места, с которого произносится слово Божие. Основу такого благоговейного отношения к амвону Владыка получил еще у себя на родине в Могилеве [5]. В своей проповеди он однажды сказал:

"И мы все, служители и проповедники, поставленные на эту опасную и ответственную возвышенность, должны вам говорить и проповедывать, чтобы потом Христу Спасителю сказать:

"Да! Мы все дни — говорили, проповедали; а так как они приняли, то Ты ведь Сердцеведец, Господи, ниспослал им открытое сердце, о котором и они, и Церковь и мы всегда молились: о даровании нам чистого сердца и обновления благодатного во всем нашем организме, и разума в нашем интеллекте"".

Владыка с благодарностью всегда вспоминал архиепископа Арсения и клирика Ростовской епархии протоиерея И. Уманского. О каждом из них он в свое время отозвался так:

"Ты был один, у кого я взял прекрасный стиль слова, снискавший мне хваление". Их он имел в виду, когда однажды в проповеди сказал: "Митрополита Филарета я очень рано полюбил, и, если я его отшлифованные мысли не понимал, то я имел прекрасных изящных учителей, как Апостолы святые, простяки, которые имели самого изящнейшего в мире учителя, неповторимого Учителя — Господа Иисуса Христа"

Почитая святого, имя которого он носил, Владыка всегда совершал богослужение в неделю Святых праотцев пред Рождеством Христовым и произносил проповеди. Заканчивая однажды праздничное слово, он обратился к молящимся:

"Так помолимся сегодня святым Праотцам, чтоб они о нас помолились Господу Богу, которые очень прекрасно выполняли ненаписанный закон на бумаге, но начертанный в каждой совести человека — на сердце его.

Попросим же праведного Иосифа, чтобы он молился Господу Богу для укрепления семейных уз, за удержание страстей людей в молодых годах, да и в самой старости, и чтоб он благословил всех тех в каждой стране и в нашем государстве, которые всегда думают о том, о чем молятся верующие — "хлеб наш насущный даждь нам днесь".

Как при Иосифе питался и не оскудел Египет в хлебе, так за его молитвы да не оскудеет никогда пшеница, вино и елей в стране нашей благодатной, русской".

Рукополагая ставленников, Владыка всегда обращался к ним со словом назидания в конце Литургии, нередко обращая внимание на шесть слов о священстве Иоанна Златоуста:

"Правда, он там очень пугает, потому что сам этого пугался, он сам этого боялся, боялся благодатных полномочий священнослужения. Но во всяком случае, Иоанн пошел и во пресвитера, и в патриарха, а поэтому все за Иоанном Златоустом идем и по нравам, и в обычае, и в осторожности...".

Митрополит Иосиф известен и как гимнограф. Он составлял молитвы, которые читал в конце молебна: в день 25-летия патриаршества Святейшего Алексия (1970), всем русским святым (1971). Владыка Мануил называет три акафиста, которые он составил: преподобной Пелагии, святителю Павлу исповеднику, великомученику Иакову Персиянину; они были составлены в Азове в 1942 году. Иконы с частицами мощей этих святых находились в домовом храме митрополита. К тому же следует добавить, что будучи в Твери (1912-1917 гг.) в Отроче монастыре, послушник Ваня составил не сохранившийся акафист скончавшемуся там святителю Филиппу (†1569), который имел такой припев: "Радуйся, священномучениче Филиппе, Московский и всея России чудотворче". Десятый кондак святителю Павлу исповеднику читается так: "Спасению пастве твоей промышляти не преставая, отче Павле, во дни изгнания твоего в Риме пребывавый у святейшаго Юлия, идеже сретил подобника себе в скорби, гонений и клевете от злочестивых...". К этому последнему слову имеется примечание Владыки: "1942 г. 1) Отселе началась бомбежка, все засыпало стеклом и глиной. 23 июля с. г.".

О составлении акафиста преподобной Пелагии Владыка рассказывает в одном из своих писем, ведя речь о себе в третьем лице. Он говорит, как автор волновался после составления похвалы Преподобной, будет ли его труд принят? "Он видит себя во сне в очень большом красивом саду, красивее красивой и волшебной "Софиевки" [6]. Там было много павилионов разных форм и стилей. Этот автор <...> вбегает в один из павилионов, состоящий из цветного металла и толстого стекла, там чудные золотые вокруг прилавки и полки, а на полках до потолка ряда в четыре стоят разные, красивые-красивые корзиночки с разными фруктами, ему знакомыми и невиданными красивыми фруктами. Мальчик-юноша, автор этот с расширенными зрачками и бьющимся сердцем смотрит на всю эту безмолвную красоту.

Вдруг влетает белая-белая голубка с красным гребешком на голове и, облетев несколько раз вокруг единственного этого человека, села на верх полки на край плетенной из золотых прутьев корзинки, которая была полна красивейших золотисто-красных яблок и, ранив одно яблочко клювом, сбросила его, и мальчик-автор на лету подхватил то яблочко и от восторга вскрикнул. За одну копейку такое чудесное яблоко. И проснулся с полными глазами слез и биением сердца. Автор, конечно, понял, что его, хотя и копеечный труд, но принят Преподобной и сам он еще малый, малый человек.

Тот святитель Нонн святый, обративший в христианство Маргариту в Пелагию, видел во сне, что он литургисал, и черная смрадная голубка летала вокруг престола, а после Литургии, когда он выходил из храма, она опять летала вокруг его головы, когда он приблизился к выходу, направо был баптистериум, где крестили людей взрослых. Он схватил ту голубку и трижды окунул в купель, и она мгновенно стала белая-белая, и ароматом залило весь храм, и она скрылась в небесной голубой выси. В Антиохии, куда Нонн ехал, пришлось ему крестить Маргариту в Пелагию. Вот почему Пелагия преподобная и называется голубицей, и в самом припеве так называется".

Первый кондак в акафисте Преподобной читается так:

"Избранней Богом от мрака языческаго и дивными путями призванную к свету невечернему в Иерусалим горний прекрасный, всеславную и преподобную матерь нашу Пелагию, ты же всечестная голубице Христова, яко имущая велие дерзновение ко Господу, от всяких нас бедственных обстояний спасай зовущих: Радуйся, Пелагие, голубице Христова предивная".

В 1973 г. Владыка написал:

"Завтра мой келейный праздник и пирог. Но служу в соборе ради слова в честь Святой. Слово предполагается: две старухи-вдовицы и мотивы бывшей блудницы. Святитель Нонн, спеши в Антиохию возродить Пелагию. Архидиакон Иаков, заостряй трость изобразить житие бывшей Маргариты и ставшей Пелагией. Монахи иерусалимские, перепуганные неожиданным явлением женского естества во время облачения Пелагии, знайте, и мы видим нетления ея. О, Троице Святая! Как дивно все в Твоем творении. Слава Тебе!".

В письмах владыки Иосифа, в различных записях можно встретить его высказывания относительно Богослужения, богослужебной практики. Одного новопоставленного пресвитера он поучал:

"Богослужение требует красоты и естественности. И великие святители вселенские очень красиво служили. Они не признавали театральности, они бичевали театральность, а служили изящно и естественно. Потому что богослужение должно выражаться в лучших формах, возможных человеку: в его познании, в его достижении, в его желании, в его образовании, в его конце концов самообразовании, его природных качествах. А так служить, лишь бы только внутренне углубляться глубоко, а на наружные формы наплевать — это не принимается Церковью, не принимается народом, никем".

Богослужения, совершаемые Владыкой, отличались благолепием и молитвенностью. Владыка хорошо знал Богослужение на греческом языке, чему способствовало его в свое время общение с иноками таганрогского греческого монастыря [8]. Вот что мы читаем в Журнале Московской Патриархии о его посещении города Караганды в 1967 году:

"26 марта он совершил Божественную Литургию в храме архангела Михаила. За этим богослужением преосвященный Иосиф произносил некоторые возгласы на греческом языке. В храме среди молящихся присутствовало значительное число греков. Возгласы на их родном языке вызвали восторг и благодарность с их стороны" [9].

О ставленниках Владыка однажды сказал:

"У меня затейники чудес церковных недавно спросили: "А можно ли семинарию обойти?". Я им ответил, что идеально было бы в школу к преподобному Сергию попасть, тем более ныне. В Лавре ныне учащий состав, вероятно, во всех видах — неповторим!.. Но, если Промысл иль рок — тогда: читать бегло, Требник и Служебник осилить и всему этому по возможности тактику и этику выработать и приложить неотъемлемо!

И возможно стать — Великим купцом!".

Иногда в жизни Церкви имеют место пострижения вне монастыря. В письме к карагандинской монахине Агнии [10] Владыка разъяснял по этому поводу:

"А отцы мирские батюшки спрашивают меня, как причащать тайно постриженных? Я им все так отвечаю немножко практически и немножко академически:

"...Если это тайно, то и должно оставаться тайною перед землей. Не надо рассказывать и подругам и друзьям... Надо у Чаши говорить старое свое имя, данное у священной купели. На исповеди, конечно, надо сказать: Я имею тайное пострижение. Совершаю иноческое правило и стараюсь выполнять то, что требует иночество.

Не надо хвалиться-болтать — надо званию своему иноческому искушения не допускать и всегда помнить, что монашество равно АНГЕЛЬСКОЕ — божественная философия, которая видима Богом, Ангелами и благоговейно замечается опытным оком даже мирян!

Монашество — преломление самой природы! Монашество — игольное ушко! надо войти через него в рай!

М. Иосиф.

Всего доброго и еще и еще раз, честнейшая матушка! Мир Вам! Св. молитв усердно прошу!

7 ноября 1973 г.".

Об исповеди Владыка как-то написал:

"Исповедуйте свои ошибки тем, кому доверите сердце Ваше!

Один грек иеромонах в Таганроге, 50 лет тому назад, перед исповедью мне сказал: "Ты смотри на меня, как на глухого и слепого...". А я тогда был еще полумальчик или полумужчина и не понял слов его <...> Но когда я рассказал это своему святителю, он рассмеялся и стал продолжать пить свой чай <...> Но как-то грек-священник из Чимкента был у меня <...> во время исповеди я вспомнил таганрогского грека-иеромонаха и стал, как Сарра, улыбаться под иерейским епитрахилем вспомнив, что сказал мне тогда же мой святитель: "Идеальнее иметь духовника и не глухого и не слепого!". Мой тот Владыка не имел специального духовника — а исповедовался у всех иеромонахов своего тверского Отроча монастыря. (Так ныне и я)".

В Алма-Ате, месте последнего архипастырского служения митрополита Иосифа, освящение фруктов совершается раньше, чем в средней полосе России.

"Здесь яблоки освящают и в Петров день, ибо ранних сортов много. Но на Преображение — обхождение вокруг храма при большом скоплении богомольцев"...

В другом письме Владыка вспоминает о совершении чинопоследований Пассии в месте своего пострижения и дальнейшего духовного восхождения.

"В Таганроге за 70 лет до революции уже совершался чин погребения Богоматери по специальному разрешению Синода (!) Два раза и я участвовал в чине иподиакона и иеромонаха. А во дни обновленчества само собою этот чин перешел в Никольскую Православную церковь вместе с некоторыми прихожанами. Там и я этот чин совершал, "начень" от иеромонаха и до епископа. Ныне во многих местах этот чин совершается даже и не в Успенских храмах, как и здесь (то есть в Алма-Ате — а. М.) особенно".

Из различных записей покойного митрополита можно указать следующие:

В 1957 году, будучи в Петропавловске, он написал в книге Священного Писания: "Св. Евангелие не только иметь, — но и знать надо! — Обязанность христианина!". "Ленивому мозгу и само Евангелие не дается!". "Лентяев не любит и Сам Бог!". "Читающему Св. Евангелие Бог посылает дивное равновесие мысли и движение сердца к радости и перенесению временных земных невзгод!".

Преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского он охарактеризовал так: Если преподобный Сергий — духовный игумен земли русской, то преподобный Серафим — духовник.

Владыка очень почитал отца Иоанна Кронштадтского, называя его святителем Николаем нашей эпохи. В его комнате висел большой портрет этого праведника.

Вот еще одно высказывание Владыки о гармонии в человеке:

Ничто так человека не калечит, как если он начнет колебаться между своим разумом и чувством, тогда и воле — грош цена. Разум и чувство нераздельно должны функционировать в человеке, быть человеком земным и небесным, а то — беда.

Разум и свобода, свобода чувств и разум! О, если бы эти три чувства заказать или повенчать! Между телом и духом должна быть полная гармония — и будешь с большой буквы человек!

Само же человечество убивает все естественное, данное природою для человека! Все химическое "подкармливание" дает не то, что приготовила природа. Но весьма необходимо, чего и сама природа жаждет!

Отказ от страстей и желаний и бешеная погоня за ними оказывается равносильным вредом и даже преждевременной гибелью.