Протодиакон Василий Денежкин

В 1937 году я и моя старшая сестра были осуждены по 58 статье на 10 лет лагерей. Этот срок мы отбывали в Карлаге. Находясь в девятнадцатом долинском отделении в 1943 году на Пасху я впервые услышал о батюшке Севастиане. Нам передали тогда из Караганды просфору с записочкой: "Кушайте, не сомневайтесь. Это служил иеромонах Оптиной Пустыни о. Севастиан". Мы были очень рады в день Св. Пасхи разговеться просфорой. Но тогда мы не имели возможности воочию увидеть Батюшку и получить от него необходимое нам духовное подкрепление.

Шли долгие годы ожидания. В 1947 году я был освобожден из лагеря и отправлен на высылку на Успенский рудник. Освободилась и моя сестра. Мы выхлопотали разрешение на то, чтобы сестра отбывала ссылку вместе со мной на Успенском руднике. В 1951-м году к нам с родины приехала младшая сестра Ольга. Ей трудно было жить одной в сельской местности. Наши знакомые посоветовали Ольге съездить в Караганду к батюшке Севастиану. Она поехала, и Батюшка благословил ей остаться в Караганде и работать на Мелькомбинате. С этого времени через переписку с сестрой мы стали и к Батюшке ближе.

Батюшка был хорошо известен не только в Караганде, но и в разных уголках России. Кто побывал у Батюшки, принимал его благословение, вкусил его духовного наставления и утешения, тот сохранял добрую память о нем. Знакомый нам протодиакон Иаков, вместе с которым я отбывал в Карлаге свой срок, впоследствии, уже из Владимирской епархии, писал нам: "Вы пишите, что ваша сестра Ольга устроилась на Мелькомбинате, где и я бывал в 45-м и 47-м годах и куда нередко приезжает о. Севастиан, видеть которого и беседовать с ним было для меня сущим наслаждением". И в другом письме он писал: ""Заповедь новую даю вам, да любите друг друга". Любовь - вот истинное чудо. Батюшка Севастиан именно тем и важен, что он своею жизнью утверждает нашу жизнь, являясь истинным апостолом учения любви". И дальше помещался стих:

Во дни сомненья, лжи и святотатства,
Когда безумный мир купается в крови,
Он проповедует разноплеменным братство,
И речь его полна Евангельской любви.
Не склонный к прениям, тщеславным и ненужным,
Идет он, ученик Распятого Христа,
Ко всем надломленным, скорбящим и недужным,
Ко всем, слабеющим под тяжестью креста.
И, проникая в глубь души духовным оком,
Скорбит с печальными, спешит больным помочь.
Он нам является подвижником, пророком
Светящим, как маяк, в глухую эту ночь.

Это письмо вызвало во мне еще большее желание видеть Батюшку. И в 53-м году, на Страстной седмице, получив на производстве недельный отпуск для обследования моей контузии, полученной при аварии в шахте, я собрался с большой поспешностью и с первым поездом отправился в Караганду. Приехав, я отыскал на Нижней улице дом № 59. Был Чистый Четверг. Батюшки дома не было, но вскоре он подошел, и следом принесли крестить младенца. Я так соскучился по церковным обрядам, что осмелился попросить Батюшку разрешить мне присутствовать при крещении. Батюшка разрешил. После крещения он прилег отдохнуть, а матушки стали готовить трапезу. Мне же они дали "Жития святых" Димитрия Ростовского и попросили читать вслух. Как после длительной болезни выздоравливающий организм с жадностью принимает и усваивает пищу, так и я, изголодавшись по пище духовной, с усердием взялся за чтение книги.

Вскоре вышел из комнаты Батюшка, прочитал молитву, и мы сели за трапезу. Я вступил с Батюшкой в разговор и упомянул ему о нашем знакомом протодиаконе, с которым мы имеем переписку, и прямо за столом прочитал на память содержание его писем. Матушкам очень понравились стихи, и они попросили их списать. Я взглянул на Батюшку и сказал: "Пожалуйста, я спишу, если батюшка благословит". Батюшка немного помолчал и с улыбкой ответил: "Вас за это посадят". Батюшка не искал для себя славы, и мы впоследствии не раз в этом убеждались.

Пообедав, стали собираться на службу — чтение Двенадцати Евангелий. Батюшка предложил мне идти с ним и мы пошли на Западную улицу в молитвенный дом. Там мы зашли в небольшую комнату, где находились три матушки. Одна из них, мать Анастасия, лежала на постели и стонала. Батюшка спросил: "Что с тобой, мать?" — "Голова болит, батюшка". "А зачем же ты к печке легла? Здесь жарко". Потом Батюшка зашел в алтарь и стал собирать все необходимое для службы. Разрешения на службы в молитвенном доме не было, в этот день служили в доме Поли-мордовки. Туда пришли певчие, и помещение из трех комнат было переполнено молящимися. Я стоял около певчих, молился и, не помня себя от радости, иногда задавал себе вопрос: "Не во сне ли это?"

На следующий день после службы Погребения Плащаницы я исповедывался у Батюшки. С детских лет я привык исповедываться и здесь я почувствовал, что батюшкина исповедь особенная, она дышит больше любовью, чем горестью. Когда я изложил все, что накопилось в моей душе за несколько лет, Батюшка накрыл меня епитрахилью и прочитал разрешительную молитву, слезы невольно текли по моим щекам. Я почувствовал такое душевное облегчение, будто я вновь народился на свет.

Вечером в Великую Субботу мы с сестрой Ольгой пришли в молитвенный дом.

Там собралось множество народа — все принесли освящать куличи и пасхи. Ждали Батюшку, он ходил в Михайловке по домам, освящал пасхи. Народ волновался, так как приезжала милиция, сказали: "Зачем священник по домам ходит? Пусть служит в молитвенном доме". Вскоре пришел Батюшка, ему сказали, что были из милиции и велели служить в молитвенном доме. Батюшка тоже разволновался и спросил: "А письменное разрешение они дали?" — "Нет". "Ну, значит служить нельзя, расходитесь по домам. А мелькомбинатские пусть небольшими группами заходят к нам на Нижнюю улицу, там освящу им пасхи". Мы зашли, Батюшка освятил пасхи, и мелькомбинатские отправились домой напрямик через плотину и всю дорогу пели пасхальные ирмосы. Придя во втором часу ночи на Мелькомбинат, мы с сестрой и другими верующими пропели пасхальную утреню, прочитали обедницу, разговелись и утром, после короткого отдыха, собравшись группой, ходили по Мелькомбинату и славили Воскресшего Господа. Вечером мы пошли в Михайловку, где Батюшка на дому служил вечерню и утреню. После Богослужения он объявил, что завтра обедню будем служить на Стахановском, дом 8. Утром служба прошла торжественно, в молитвенном настроении, несмотря на то, что в просторном доме большому количеству молящихся было очень тесно. После службы все собрались на общую трапезу, где я хорошо запомнил мать Анастасию. Она была такая радостная, все угощала меня пасхальным кушаньем, и моя душа ликовала вместе с ней.

На третий и четвертый день Пасхи служба проходила там же, на Стахановском переулке. Сколько нужно было терпения, чтобы в таких условиях служить изо дня в день многие годы!

Время моего отпуска заканчивалось, нужно было возвращаться домой. Взяв благословение у Батюшки, попрощавшись с младшей сестрой, я благополучно вернулся в Успенский рудник, где меня ждала старшая сестра. Я не знал, как благодарить Бога за посланное мне духовное утешение, особенно за встречу с Батюшкой. Человек, вкусивший духовной пищи, долго будет ощущать в душе своей умиротворяющее действие благодати Божией и стремиться еще и еще приобретать этот драгоценный духовный бисер.

В 1954 году нам пришлось пережить большое испытание. На рудник прибыли из Москвы доверенные лица и объявили, что мы здесь останемся под подписку на вечное поселение, и самовольный выезд будет караться большим сроком заключения. Это был для нас удар — ведь мы так надеялись через два-три года переехать в Караганду. Одно утешение осталось для нас — поехать к Батюшке и излить ему свое горе. И на Рождество 1955 года, добившись разрешения начальства, я приехал на три дня в Караганду. Батюшка внимательно меня выслушал и, немного помолчав, сказал: "Не бойтесь. Все это постепенно пройдет, и вы приедите в Караганду на жительство". Как большая тяжесть спала с моих плеч! В этом же году, получив на производстве очередной отпуск, я снова побывал у Батюшки. Он благословил меня остановиться на Мелькомбинате у сестры, с которой жили еще три девушки. Моя сестра имела большую веру к Батюшке, была ему предана. Она много рассказывала мне о посещениях Батюшкой Мелькомбината, о его духовных наставлениях и о той материальной поддержке, которую Батюшка многим оказывал. "Однажды к весне — рассказывала она — кончилась у нас картошка. Сидим мы, разговариваем, что надо бы поехать на базар, купить хоть немного картошки. А в окно посмотрели — везут нам на санках мешок картошки, и сзади Батюшка своим посошком помогает". Так мы с Ольгой беседовали, и она говорила: "Когда я присутствую при отпевании Батюшкой его духовных чад, у меня возникает желание, чтобы Батюшка и меня отпел. Мне кажется, блаженны души тех людей, которых он отпевает и за которых молится". Так она говорила и Господь внял ее желанию. Вскоре у нашей Ольги признали рак печени. Удивительное терпение проявила сестра во время болезни. Она отказалась ложиться в больницу и не принимала никаких лекарств, всецело положившись на волю Божию. Батюшка часто проведывал ее. Недели за три до Ольгиной кончины старшая сестра видит во сне: будто она находится в Ольгиной комнате, и Ольга ей говорит: "Посмотри, что Батюшка приготовил мне". Открыла гардероб, а там одежда сияет золотым светом и такой же золотой венец. Старшая сестра, увидев этот сон, на другой же день поехала в Караганду и рассказала о нем Батюшке. Он сказал: "Не я ей приготовил это, а Господь за ее терпение благословил готовить иноческую одежду". И совершил над Ольгой иноческий постриг. Когда Ольга умерла, Батюшка ее отпел. Это было 1 апреля 1956 года. Возвращаясь после похорон на Успенский рудник, я с грустью размышлял: "Когда теперь я вновь приеду в Караганду? Когда помолюсь в храме, увижу Батюшку, и всех тех, кто стал дорог моему сердцу?" Но промысел Божий судил иначе. Через две недели из Москвы был получен пакет особого назначения, содержание его было такое: "10 апреля 1956 года постановлением генерального прокурора СССР с вас снята высылка. На полных правах гражданства вы имеете свободный выезд по всему Советскому Союзу". Мне пришлось лично самому пережить эту радость и принимать участие в радости других, так как я был почтовым работником. Полетели телеграммы родным и близким во все уголки России, стали поступать заявления на расчет по причине выезда, и производство — не задерживало. Подал на увольнение и я. Начальник почты дружественно пожал мне руку и подписал заявление. Исполнилась наша заветная мечта о переезде в Караганду. Наскоро собрав свои скромные пожитки и погрузив их на машину, мы со старшей сестрой приехали на Мелькомбинат в Ольгину квартиру. Это было в среду Светлой седьмицы. А другой день был 40-м по смерти Ольги. Батюшка и все Мелькомбинатские собрались в ее доме.

Пролетели Пасхальные дни, за ними Радоница, и мне нужно было определяться на работу. Батюшка благословил работать при церкви кладовщиком. Старостой церкви был тогда Павел Александрович Коваленко, и он был доволен мною, так как обязанности, возложенные на меня, я выполнял успешно. Но бывало, по незнанию, нарушал батюшкино благословение. Так, однажды осенью, под праздник Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова староста послал меня в поселок Дубовку, где наши рабочие ремонтировали дом, в котором обычно служил Батюшка. Я посмотрел, что работа подходит к концу и, когда рабочие спросили у меня до которого часа работать, я, подумав, что к пяти часам они работу закончат, сказал, что работать до пяти часов. Они так и сделали. А когда приехали в Михайловку на всенощную, которая началась тоже в пять часов, прошло уже половина службы. Так как Батюшка особенно чтил Иоанна Богослова, он подозвал меня и сделал строгое замечание. Я попросил прощения, но этот случай надолго остался в моей памяти.

Батюшка не любил благословлять своих чад ездить в отпуск в другие края к родным или знакомым и часто говорил: "Я вот двадцать пять лет никуда не ездил и не имею желания ехать. Святые Отцы говорят: "Каким из обители выйдешь, таким не вернешься". В пути и на отдыхе, общаясь с людьми разного рода, рассеиваешь все духовное, что с трудом собирал много времени". Один прихожанин рассказывал: "Через несколько лет после окончания войны родные стали звать меня приехать с ними повидаться. Я пошел к Батюшке за благословением, а он не благословляет, говорит: "У тебя же корова, поезжай в совхоз и заработай ей на зиму корма". Я пришел, говорю своим, что Батюшка ехать к родным не благословляет. Они стали возражать - ты, мол, не сумел ему разъяснить, мы пойдем и сами упросим Батюшку. Пошли жена с дочерью, стали упрашивать — ведь столько лет не виделись — и упросили, Батюшка благословил. Я поехал, повидался с родными, при свиданиях там и выпивка в ход пошла, от которой я было отвык. Вернулся к осени домой, а скотина осталась без корма. Но главное — старая болезнь возобновилась". Из этого можно сделать вывод, что слушать Батюшку нужно с первого слова.

Батюшка заботился обо всех, кто обращался к нему за помощью. Так он узнал, что в Одессе в тяжелых условиях находится парализованный священник, знакомый ему по Оптиной Пустыни, и просит Батюшку забрать его в Караганду. И Батюшка не отказал. Священника привезли, поселили в отдельном домике, где за ним хорошо ухаживали и часто возили в храм на богослужения. Священник со слезами благодарил Батюшку, а через два года умер с подобающим приготовлением.

Но иногда Батюшка нес скорби, которые доставляли ему те, кому он помогал. Так, в начале 50-х годов к Батюшке обратился иеромонах Антоний, и Батюшка принял его, и благословил вместе с собой служить. Этот иеромонах имел впечатляющую наружность, красивый голос. Он увлек на свою сторону многих батюшкиных чад, в том числе и самых близких. Отец Антоний возымел желание отправить Батюшку за штат и самому обслуживать его приход. С этой целью он отправился в Алма-Ату к преосвященному митрополиту Николаю. Вместе с ним Батюшка благословил ехать пономаря и члена ревизионной комиссии Павла Кузьмича.

"Когда мы зашли в приемную Владыки Николая, — рассказывал впоследствии Павел Кузьмич, — о. Антоний стал говорить, что о. Севастиан старый и слабый, что на приходе мать Груша всем командует". "Ну, хорошо, - сказал Владыка — о. Севастиана отправим за штат, а вас назначим на его место". Когда я услышал эти слова, у меня полились слезы, я упал Владыке в ноги и стал просить его ради Христа не отправлять Батюшку за штат:

"Ведь он стольких людей поддерживает, среди них есть больные, парализованные, как освободившийся из Долинки иеромонах Пармен, которого Батюшка тоже взял на свое обеспечение. Они погибнут без его помощи". Так я слезно умолял Владыку. Владыка понял, что о. Антоний ввел его в заблуждение, встал с кресла, подошел ко мне и поднял с колен со словами: "Брат, не плачь так. Отца Севастиана оставим на своем месте, пусть служит, как служил, успокойся". Так Павел Кузьмич защитил Батюшку.

В 1957 году была образована Петропавловская и Кустанайская епархия, в состав которой вошла Караганда. На кафедру этой епархии был назначен освободившийся из Карлага Владыка Иосиф (Чернов). Он стал часто бывать у нас. В Караганде было три прихода — на 2-м руднике, в Тихоновке и — в Михайловке. Наш приход очень полюбился Владыке своим молитвенным духом и, совершая богослужения в других храмах Караганды, он всегда приезжал ночевать к Батюшке и нередко беседовал с ним.

В 1958 году наш староста Павел Александрович Коваленко принял священный сан. Батюшка позвал меня к себе и предложил должность старосты. И, как я ни отказывался, ссылаясь на свою неопытность в хозяйственных и строительных делах, мне пришлось за послушание принять эту должность и двадцать лет трудиться на этом поприще.

Свое возведение в сан архимандрита Батюшка принял с глубоким смирением. Как-то после службы, держа в руках митру, он сказал: "Вот — митра. Вы думаете она спасет? Спасут только добрые дела по вере". Батюшка на деле исполнял слова Евангелия: "Кто из вас хочет быть первым, да будет всем слуга". Он жертвовал своим монашеским покоем, часто принимал вместо благодарности упреки. Иные из духовенства и монашествующих, не понимая сути старческого служения, делали ему замечания: "Вот, о. Севастиан все с девчатами водится". В таких случаях Батюшка никогда не объяснялся и не оправдывал себя. Он считал своим святым долгом спасать христианские души. Он имел в своем пастырском сердце самоотверженную христианскую любовь. Он возносил горячие молитвы к Богу за тех, кого Господь вверил ему и за весь мир, обуреваемый волнами житейского моря. Батюшка молился за живых и особенно любил молиться за усопших. Эту любовь ознаменовала его кончина. Он встретил Пасху с живыми и на Радоницу перешел в Горний мир разделить пасхальную радость с усопшими.

Пишущий эти строки неоднократно испытывал на себе отеческую любовь и силу молитв старца, и в простом повествовании изложил то, что сохранилось в памяти, чтобы не предать забвению его дорогие для нас слова и дела.