© Вера Викторовна Королева (сост.), 1997 / Изд. Дом ТОО "Кардинал"
Публикуется на www.Nikolski.kz с любезного разрешения автора.

Память в лике святых преподобного старца
Издание осуществлено по благословению Высокопреосвященнейшего Мефодия, митрополита Астанайского и Алматинского

Издательский отдел при Алматинском Епархиальном Управлении
выражает благодарность Чернопольской Ольге Борисовне
ТОО "Технологии связи" за содействие в издании этой книги

Издательство благодарит
Любовь Воробьёву и Галину Жувакину,
оказавших значительную помощь в иллюстрировании книги

В октябре 1997 году по решению Синодальной комиссии по канонизации святых и благословению Святейшего Патриарха Алексия II состоялось поместное прославление в лике святых преподобного старца Севастиана Карагандинского, исповедника.

22 октября 1997 года совершилось обретение мощей преподобного Севастиана. Полгода мощи Старца находились в основанном Старцем храме Рождества Пресвятой Богородицы, а 2 мая 1998 года при торжественном крестном ходе с пасхальными песнопениями рака с мощами Преподобного была перенесена в ставший главным храмом г. Караганды Свято-Введенский собор. Перенесение было совершено архиепископом Алма-атинским и Семипалатинским Алексием в сопровождении духовенства епархии, православных карагандинцев и многочисленных паломников из разных городов Казахстана и России.

Мощи преподобного Севастиана установлены для поклонения в правой части центрального придела. А благолепная рака и сень над нею, исполненные из цветных металлов с инкрустацией и напоминающие раку и. сень преподобного Сергия Радонежского, созданы мастерами Сергиева Посада.

В августе 2000 года на Юбилейном Архиерейском Соборе преподобный Севастиан Карагандинский внесен в собор новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания.

В августе 2000 года на Юбилейном Архиерейском соборе преподобный Севастиан Карагандинский прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских.

ISBN 5-87468-152-3 © Вера Королёва, составление, 1997

"Свет монахов, - говорит преп. Иоанн Лествичник, - суть ангелы, а свет для всех человеков - монашеское житие". Но цвет самого цвета христианства, лучшее выражение монашества - это старчество.

Являясь прямым продолжением пророческого служения, старчество возникло во времена раннего христианства вместе с возникновением монашества, как руководящее в нем начало. Оно сочетало в себе отшельнический подвиг внутреннего делания и служения миру во всей полноте как в его духовных, так и житейских нуждах.

На Руси особой выразительницей этого духовного подвига была Козельская Введенская Оптина Пустынь. Сердцем же Оптиной и местом, где бился пульс ее жизни, откуда исходила та благодатная сила, которая освящала жизнь насельников монастыря, был знаменитый Оптинский скит - местопребывание святых Оптинских старцев.

Идея создания его принадлежала покровителю монашества и старчества епископу Филарету, будущему митрополиту Киевскому, который убедил подвижников учеников и последователей преп. Паисия Величковского, живших в Рославльских лесах, основать скит при Оптиной Пустыни. Таким образом прибыли в Оптину Пустынь о. Моисей (Путилов) с братом своим Антонием. Когда же о. Моисей после основания им Оптинского скита (1821 г.) сделался настоятелем всей обители (1826 г.), в скит из Александро-Свирского монастыря прибыл богомудрый молитвенник о. Леонид, в схиме Лев (1829 г.), который положил здесь начало старчеству. Тем самым им был дан тот импульс, который вдохновлял последующие поколения старцев в течении целых ста лет до самого конца жизни и процветания Оптиной Пустыни. Последующие старцы о. Макарий и о. Амвросий, будучи также великими старцами, были его присными учениками. Со времени старца Макария, привлекшего к переводам святоотеческой литературы ряд лиц, принадлежавших к образованным слоям общества, Оптина Пустынь стала известна в кругу современных писателей. С тех пор цвет мыслящей России стал посещать Оптину Пустынь и ее скит. Многие благодатные дарования старцев и, что не менее важно, непрерывная преемственная связь между Оптинскими подвижниками создали всероссийскую славу Оптиной Пустыни. При старце Амвросии, которого еще послушником о. Лев перед своей кончиной передал "из полы в полу" о. Макарию, - Оптина достигает расцвета. Слава о старце гремит по всей России, к нему устремляются со всех концов ее. Следующие старцы: о. Анатолий (Зерцалов), ученик старца Амвросия о. Иосиф, старец Варсонофий - по благодати озаренности подобны своим учителям.

С Оптиной Пустынью связаны многие славные имена религиозных деятелей, философов, писателей. Здесь бывали Гоголь, Достоевский, Владимир Соловьев, тайный постриженник ее Константин Леонтьев, братья Кириевские, которые и похоронены в стенах Оптиной рядом со старцами; последний порыв умирающего Толстого был глубоко символичен - в Оптину, а для него это значило - в Церковь Христову. "Существеннее всяких книг и всякого мышления, - писал Иван Васильевич Кириевский, - найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты бы мог сообщить каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых Отцов".

Последние старцы - Феодосий-мудрец (†1920), Анатолий-утешитель (Потапов, † 1922) и дивный Нектарий († 1928) - продолжают ту же традицию. На их долю выпало дожить до того времени, когда рухнуло многовековое здание государства Российского и над страной взяла власть партия атеистов-безбожников. Старцам Феодосию и Анатолию Господь судил отойти в вечность до времени закрытия Оптиной Пустыни (1923 г.) и быть погребенными в стенах святой обители.

Старец Нектарий, находясь в изгнании под строгим наблюдением в селе Холмищи связанный запретом никого не принимать, помнил Евангельские слова: "Грядущего ко Мне не иждену вон", - и продолжал утолять духовную жажду народа, который в разгар революционного безбожия стремился к старцу за духовной поддержкой. Постепенно ослабевая, старец тихо отошел от временной прискорбной жизни в жизнь вечную 29 апреля 1928 г. и был погребен на уединенном деревенском кладбище села Холмище в 60 километрах от Козельска (16 июля 1989 г. было совершено перенесение мощей старца Нектария с кладбища села Холмищи в Введенский собор Оптиной Пустыни).

Одна из последних всенощных в Оптиной Пустыне была совершена иеромонахом Никоном (Беляевым) 15 июня 1924 года под день памяти преподобного Тихона Калужского. О. Никон, любимый ученик и сотаинник старца Варсонофия, был молод летами, но духовной мудростью превосходил иных старцев, украшенных сединами. Волею судеб Божиих именно ему пришлось последнему покинуть дорогую обитель, куда по-прежнему стремились верующие люди, чающие духовного утешения и совета. И о. Никон принял на себя не только обязанности духовника, но и старца. И всенощная совершалась уже не в монастырском храме, а в больничной кухне. А дальше, в ожидании грядущих бедствий, для о. Никона началась многоскорбная, непривычная, претрудная жизнь в Козельске вместе с поселившейся там Оптинской братией и монахинями разоренного Шамординского монастыря. Как и чем жили Оптинцы - об этом знает один Господь.

Первый Оптинский старец иеросхимонах Лев как-то однажды выразился, что "придет время, когда Скит наш запустеет, и в нем будут жить одни кошки". А перед блаженной своей кончиной († 1841) творил такую молитву: "Благодарю Тебя, милостивый Создатель мой, Господи, что я избежал тех бед и скорбей, которых ожидает грядущее время. Но не знаю, избежите ли их вы". Последние слова относились к келейнику старца.

Задолго до революции старец Варсонофий, как отец сыну, говорил своему ученику о. Никону (а тогда Николаю): "Вот я смотрю на вас, зеленую молодежь, и думаю, что я не доживу до страшных дней, а вы доживете. Монастыри будут в великом гонении и притеснении... Придет время, когда в Оптиной будет тяжело... Истинные христиане будут ютиться в маленьких церковочках... Пожалуй, вы доживете до тех дней, когда опять будут мучить христиан. Я говорю про мучения, подобные древним... Гонения и мучения древних христиан, возможно, повторятся... Вы доживете до этих времен. Попомните мое слово. Тогда вы скажете: "Да, помню, все это говорил мне батюшка Варсонофий... Сколько этому прошло лет!" Помяните мое слово, что увидите "день лют". И я опять повторяю, что бояться вам нечего. Покроет вас благодать Божия".

Тело о. Никона лежит в далекой Пинеге Архангельской области, куда он был сослан большевиками на "вольную ссылку" в 1930 г. Там он и скончался от туберкулеза легких 25 июня 1931 г.

Одним из последних старцев (к последним Оптинским старцам также относят: иеросхимонаха Макария (Иноземцева, † 4 мая 1970 г. ст. ст.), г. Белев Тульской области; схимонаха Иоасафа (Моисеева, † 25 марта 1975 г. ст. ст.), г. Грязи Липетской области; схиархимандрита Амвросия (Иванова, † 2 октября 1978 г. ст. ст.), с. Балабанова Калужской области; схиигумена Павла (Драчева, † 16 марта 1981 г. ст. ст.), с. Черкассы Тульской области.), возросших от корней дореволюционной Оптины является схиархимандрит Севастиан (Фомин, † 1966), - ученик старца Иосифа и после его смерти старца Нектария. Впитав в себя традиции и благодатный святоотеческий дух Оптиной Пустыни и искусившись, как железо, в горниле огненных испытаний, перенеся изгнания и заключения в советских лагерях, он по неисповедимым судьбам Божиим пронес свое старческое служение в столице знойных степей Центрального Казахстана, в многострадальной и благословенной Караганде, где в период 30-х - 50-х годов развертывалось одно из самых трагических деяний богоборческой драмы нашего столетия. Как сплошной Антиминс простирается напоенная кровью мучеников и освященная их молитвой необъятная степь Казахстана, над которой распростер свои мощные крылья Оптинский старец, блаженной памяти схиархимандрит Севастиан.

Блаженный старец схиархимандрит Севастиан (Стефан Васильевич Фомин) родился 28 октября/10 ноября 1884 года в селе Космодемьянское Орловской губернии в бедной крестьянской семье. Отца его звали Василием, мать - Матроной. Они имели троих сыновей. Старшим был Илларион, 1872 года рождения, средним Роман, 1877 года рождения, и младший в святом крещении был назван Стефаном в честь преподобного Стефана Савваита, творца канонов, в день памяти которого он родился.

В 1888 году родители возили детей в Оптину Пустынь к старцу Амвросию. Стефану было тогда четыре года, но он хорошо запомнил это посещение и ласковые глаза благодатного Старца. Остался будущий батюшка Севастиан сиротой от отца четырех лет, от матери - пяти лет. "Когда родители умерли, - вспоминал старший брат Илларион, - мне было 17 лет. Земля у нас была девять десятин, ее надо обрабатывать своими руками, хозяйство небольшое - кому вести его? Нас трое братьев, вот мы повздорили, подрались - кто нас разнимет, примирит?" Чтобы укрепить семью, через год после смерти родителей старший брат Илларион женился.

Пятилетний Стефан был привязан к среднему брату Роману за его нежную душу и мягкое сердце. Но Роман избрал путь иноческой жизни и в 1892 году упросил Иллариона отвести его в Оптину Пустынь, где был принят послушником в Иоанно-Предтеченский скит.

Илларион имел иной характер - был требовательным, неласковым. Стефан рано узнал тяжесть сиротства. Вспоминая о детстве, старец Севастиан говорил: "Хотя бы кто-нибудь остался из женского пола: или бабушка, или сестра, или тетя, кто бы о тебе в таком возрасте позаботиться мог. Без матери-то плохо, даже со снохой. Помню, было мне лет 8. Я попросил у снохи молока, а она мне: "Подожди". Я рассердился, пошел и побросал на землю конопляные холсты, которые сноха отбеливала и сушила на солнце, и посыпал их грязью. Сноха пожаловалась брату. Брат меня поругал и побил. Побить-то, поругать есть кому, а пожалеть-то некому было".

Стефан хорошо учился, окончил трехклассную приходскую школу. Приходской священник давал читать ему книги. От рождения Стефан был слаб здоровьем и на полевых работах трудился мало, а больше на пастбищах пастухом. Он любил скотину, умел с нею обращаться, и крестьяне его ценили. Но главное, он имел время для чтения книг и молитвы. Сверстники недолюбливали его за то, что он был смирен и кроток. Они насмехались и дразнили его "монахом". А то еще хуже было: зная, что он сострадателен не только к людям, но и к животным, как-то взяли кошку и стали бросать ее на стаю собак, пока те ее не разорвали - об этом батюшка Севастиан после рассказывал с сожалением. Радостным утешением было для Стефана в зимнее, свободное от крестьянских работ время посещать в Оптиной Пустыни среднего брата. Эти посещения имели большое духовное влияние на Стефана, и, когда он подрос, стал просить Иллариона отпустить его в Оптину Пустынь. Но брат не пускал. "Какой из тебя монах? - говорил он. - Никуда-то ты не годишься. Да и кто будет мне в хозяйстве помогать?" И Стефан остался помогать брату.

В 1908 году средний брат Роман Фомин по болезни келейно принял монашеский постриг с именем Рафаил, а 16 декабря 1908 года в монастырском храме во имя преп. Марии Египетской о. настоятелем Ксенофонтом был облечен в мантию.

К этому времени окрепла молодая семья старшего брата, и Стефан, утвердившись в своем желании иноческого жития, приезжает к о. Рафаилу в скит Оптиной Пустыни, где 3 января 1909 года он был принят келейником к старцу Иосифу.

Находясь при старце, Стефан обрел в нем великого духовного наставника. Впоследствии он часто вспоминал о том времени: "Жили мы (еще один келейник) со старцем, как с родным отцом. Вместе с ним молились, вместе кушали, вместе читали или слушали его наставления".

Старец иеросхимонах Иосиф был ближайшим учеником великого старца иеросхимонаха Амвросия. Ближайшим он был не по внешности только, но и по духу, по силе послушания, преданности и любви. Это было поистине "чадо любимое" отца Амвросия, которое он отродил и воспитал духовно в стенах смиренной убогой "хибарки", проникнутой заветами великих старцев Льва и Макария. Здесь, в этой тесной келье, сделавшейся для о. Иосифа училищем благочестия, он прошел делом самую высокую из наук - монашество, и стал в свое время сам наставником монахов.

Двенадцать лет он исполнял должность скитоначальника и старца Скита и Обители, но в связи с болезнью в 1905 году снял с себя эту должность. Он был уже на закате своих лет, и силы заметно оставляли его. Тихо угасал этот светильник монашества, но, ослабевая телесно, духом был бодр и ясен. На должность скитоначальника указом Святейшего Синода в 1905 году был назначен игумен Варсонофий.

В 1910 году в Оптину Пустынь, после тайного своего отъезда из Ясной Поляны, приехал Лев Толстой. Стефан был свидетелем этого события.

Лев Николаевич приехал в Оптину из Козельска уже поздно вечером и ночевал в монастырской гостинице. Гостиник о. Михаил потом рассказывал, что за чаем Толстой расспрашивал его о старцах, спрашивал, кто принимает из них, принимает ли старец Иосиф, говорил, что он приехал повидаться, поговорить со старцами.

"А приехали, - рассказывал о. Михаил, - они вдвоем. Постучались. Я открыл. Лев Николаевич спрашивает: "Можно мне войти?" Я сказал: "Пожалуйста". А он говорит: "Может, мне нельзя: я - Толстой". "Почему же, - говорю, - мы всем рады, кто имеет желание к нам". Он тогда говорит: "Ну, здравствуй, брат". Я отвечаю: "Здравствуйте, Ваше Сиятельство". Он говорит: "Ты не обиделся, что я тебя братом назвал? Все люди - братья". Я отвечаю: "Никак нет, а это истинно, что все - братья". Ну и остановились у нас. Я им лучшую комнату отвел. А утром пораньше я служку к скитоначальнику о. Варсонофию послал предупредить, что Толстой к ним в скит едет". О дальнейшем о. Севастиан рассказывал так: "Старец Иосиф был болен, я возле него сидел. Заходит к нам старец Варсонофий и рассказывает, что о. Михаил прислал предупредить, что Л. Толстой к нам едет. "Я, - говорит, спрашивал его: а кто тебе сказал? Он говорит - сам Толстой сказал". Старец Иосиф говорит: "Если приедет, примем его с лаской, почтением и радостью, хоть он и отлучен был, но раз сам пришел, никто ведь его не заставлял, иначе нам нельзя". Потом послали меня посмотреть за ограду. Я увидел Льва Николаевича и доложил старцам, что он возле дома близко ходит, то подойдет, то отойдет. Старец Иосиф говорит: "Трудно ему. Он ведь к нам за живой водой приехал. Иди, пригласи его, если к нам приехал. Ты спроси его". Я пошел, а его уж нет, уехал. Совсем еще мало отъехал, а ведь на лошади он, не догнать мне было. Затем сообщение старцам от сестры его, монахини Марии, было, что и от нее из Шамордина он уехал. Потом со станции Астапово пришла телеграмма нам о болезни Л.Н., в ней от его имени просили старца приехать к нему. О. Варсонофий сразу выехал, но окружающие Толстого не допустили его ко Льву Николаевичу. О. Варсонофий письмо дочери его Александре передал. Писал ей, что это ведь воля Вашего отца, чтобы я приехал. Все равно не пустили. И жену его Софью Андреевну тоже не допускали. Она в своем вагоне приехала и жила на станции в нем. О. Варсонофий очень тяжело пережил это все, сам почти больной вернулся и всегда волновался, вспоминая это. И говорил: "Хоть он и Лев, а цепей порвать не мог. А жаль, очень жаль". И старец Иосиф сокрушался о нем. "А что кто-то посылал меня, то это неправда. Только по одному желанию самого Льва Николаевича я поехал в Астапово", - утверждал о. Варсонофий".

В апреле 1911 года, на третий день Пасхи, старца Иосифа постигла предсмертная болезнь. 9 мая душа его тихо отделилась от многострадального тела, и в половине второго ночи 10 мая три удара скитского, а вслед за ним монастырского колокола возвестили о кончине старца. 12 мая гроб с его телом руками братии был опущен в могилу, приготовленную около могилы старца Амвросия. Кроткий ученик, 30 лет пробывший при великом старце, возлег на вечный покой у ног своего наставника.

Велика была скорбь Стефана при кончине старца. Но Господь не оставил его безутешным. В келью о. Иосифа перешел старец Нектарий (духовный сын о. Анатолия (Зерцалова) и о. Амвросия). Стефан остался при нем келейником и перешел под его старческое руководство. В 1912 году Стефан был пострижен в рясофор.

В апреле этого же года вследствие интриг и клеветы старец Варсонофий был переведен из Оптиной Пустыни настоятелем Старо-Голутвина монастыря. Покидая скит, после напутственного молебна, старец Варсонофий сказал в утешение скорбящей братии: "Отец игумен Марко, недавно скончавшийся в монастыре, рассказал мне, что когда умирал батюшка о. Макарий, то предсказал, что после него будут старцами: о. Амвросий, о. Илларион и о. Анатолий, и что в Скиту не оскудеет старчество. Среди последних старцев будут люди еще выше по духовным дарованиям, чем великие старцы: о.о. Лев, Макарий, Амвросий и Анатолий". С переводом из Оптиной о. Варсонофия собором старшей братии братским духовником и старцем был назначен о. Нектарий.

О. Нектарий жил замкнуто, умел держаться в тени и быть малозаметным. Говорил он притчами, загадками, с оттенком юродства, часто не без прозорливости. Современники старца утверждают, что кто не видел его лично, тот по рассказам не сможет ясно представить его образ, трудно будет судить о характере, о его дивных качествах: воплощенном смирении, необычайной кротости и скромности, любви и всего непередаваемого обаяния его личности. Он, по глубокому своему смирению, старцем себя не считал и всегда говорил о себе: "Я в новоначалии, я учусь, я утратил всякий смысл. Как я могу быть наследником прежних старцев? У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик". Также говорил посетителям: "Вы об этом спросите моего келейника Стефана, он лучше меня посоветует, он прозорлив". В о. Нектарии была прекрасная человеческая простота, и самая упрямая возмущенная душа чувствовала искренность его великой любви, о которой старец сказал однажды сам: "Чадо мое! Мы любим той любовью, которая никогда не изменяется. Ваша любовь - любовь однодневка, наша и сегодня, и через тысячу лет - всё та же".

Так, под руководством старца в тихой и мирной пристани для немощных душ человеческих возрастал духовно его ученик и будущий старец о. Севастиан, впитывая в душу свою любовь, мудрость и смирение своего дивного наставника.

У старца Нектария келейников было два. Старшим келейником был о. Стефан, он назывался "летом" за мягкосердие и сострадательность, а младшим о. Петр (Швырев) [Рясофорный монах Петр (Швырев) - из моряков, до революции ходил на Афон. Был младшим келейником старца Нектария, которому был предан нелицемерно и потому им любим. Был простодушен, мужиковат. Работал на шахтах. Погиб от несчастного случая.], он назывался "зима", был погрубее, построже. Когда народ в хибарке от долгого ожидания старца начинал унывать и роптать, о. Нектарий посылал для утешения о. Стефана. Когда же ожидавшие поднимали шум, тогда выходил о. Петр и со строгостью умиротворял и успокаивал народ.

А иногда и так бывало (сам батюшка Севастиан об этом рассказывал). Обычно старец о. Нектарий из кельи выходил поздно, в 2-3 часа дня. Народ то и дело посылал о. Стефана сказать старцу, что его ждут, что многим надо уезжать домой.

О. Стефан шел в келью к старцу, который тут же говорил: "Сейчас собираюсь, одеваюсь, иду", - но не выходил. А когда выйдет, то при всех обращается к о. Стефану: "Что же ты до сих пор ни разу не сказал, что меня ждет с нетерпением столько народа?" А о. Стефан просит прощения и кланяется ему в ноги.

В Великую Субботу, 13 апреля 1913 года, во время выноса Плащаницы, в больнице от туберкулеза легких скончался брат о. Стефана о. Рафаил, проболев около трех недель. Последние дни он ежедневно причащался Святых Тайн и за день до смерти был пострижен в схиму. Как повествует скитская летопись, о. Рафаил проходил послушание старшего цветовода и заменял иногда регента на правом хоре. Отличался молчаливостью и тихостью. Пострижение в мантию с именем Севастиан (в честь мученика Севастиана (память 18/31 декабря) о. Стефан принял в роковом 1917 году. Прогремела революция. Рухнуло многовековое здание государства Российского. Началось время гонений на Церковь Христову.

В ожидании неизбежно грядущих изменений тихо и незаметно продолжали жить в монастыре иноки Оптинские. До них уже доходили известия о закрытии церквей и монастырей и конфискации их имущества. И в Оптиной на монастырской стене уже появилась зловещая дерзкая надпись с угрозой прийти ограбить монастырь. Подобные заявления приходилось слышать и изустно.

10/23 января 1918 года декретом СНК Оптина Пустынь была закрыта, но монастырь продолжал существовать под видом сельскохозяйственной артели. Многие, особенно молодые послушники, выходили из монастыря, не удовлетворяясь работой в сельхозартели, где к ним предъявлялись строгие требования. Оставшиеся, в большинстве своем пожилого возраста иноки, твердо решили не уходить из монастыря до последней возможности, пока не прогонят. Все жили под страхом, каждый день и каждый час ожидая изгнания, ареста, тюрьмы, смерти.

На территории монастыря был организован музей "Оптина Пустынь". Скит уже не существовал, но старец Нектарий оставался жить со своими келейниками в старческой хибарке и, изнемогая под бременем скорбей, продолжал принимать народ. В 1923 году в конце пятой недели Великого Поста в монастыре начала работать ликвидационная комиссия. Церковные службы прекратились. Монахи постепенно выселялись. Монастырь перешел в ведение "Главнауки". Монастырские здания были заняты детским домом, конторой музея, частными квартирами. Большая часть братских помещений сдавались музеем под квартиры дачникам. Большинство Оптинской братии переселились в Козельск и близлежащие деревни. Некоторые покупали домики и жили вместе по нескольку человек. К ним прилеплялись инокини уже закрытой Шамординской и других женских обителей, окормлявшиеся прежде у Оптинских старцев. Для иноков, оставшихся без крова, без куска хлеба, не имеющих никаких перспектив на будущее, единственным утешением была молитва. В Скиту кельи старцев по указаниям о. Севастиана были восстановлены в их первоначальном виде как внутри, так и снаружи.

В 1923 году, за два месяца до закрытия монастыря, о. Севастиан принял рукоположение в иеродиакона.

В марте 1923 года был арестован и выслан за пределы губернии старец Нектарий. Рассказывали, что во время ареста, когда власть требовала, чтобы Батюшка отказался от приема посетителей, ему явились все Оптинские старцы и сказали: "Если ты хочешь быть с нами, не отказывайся от духовных чад твоих". И он не отказался.

Первое время старец жил в селе Плохино (в сорока пяти верстах от Козельска), затем перебрался в село Холмищи Брянской губернии (в 50-ти верстах от Козельска). После ареста старца о. Севастиан жил в Козельске вместе с Оптинской братией и часто навещал старца в его изгнании.

В 1927 году епископом г. Калуги о. Севастиан был рукоположен в иеромонаха.

29 апреля 1928 года последовала кончина старца Нектария. Свою святую душу он предал Богу под епитрахилью приехавшего из Киева своего духовного сына о. Адриана Рымаренко (впоследствии архиепископ Рокландский Андрей, † 1978). Неутешно плакал о. Севастиан на похоронах и потом на могиле старца. Выполняя благословение старца после его смерти уезжать служить на приход, о. Севастиан уехал сначала в Козельск, потом в Калугу, а затем по приглашению настоятеля Ильинской церкви г. Козлова протоиерея Владимира Андреевича Нечаева [Отца ныне здравствующего митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева)] приехал в Козлов и от епископа Тамбовского и Козловского Вассиана (Пятницкого) получил назначение в Ильинскую церковь. Там он служил с 1928 по 1933 год вплоть до своего ареста. В этот период он вел в Козлове неутомимую борьбу с обновленцами.

О. Севастиан поддерживал связь с жившей в рассеянии братией Оптиной Пустыни. Так, в 1929 г. он напутствовал Святыми Тайнами вернувшегося из Кзыл-Ординской ссылки, умирающего иеродиакона Кирилла (Зленко, † 19.07.1932 ст. ст.), бывшего письмоводителя старца Варсонофия.

Вскоре был арестован протоиерей Владимир Нечаев, и о. Севастиан взял на себя попечение о его семье: матушке Ольге и детях.

Богослужения в приходском храме по молитвенному настрою заметно отличались от благоговейных богослужений Оптинского скита, к которым привык Батюшка. Бывало, что в какой-нибудь праздник он приходил из церкви расстроенный. Он не любил немолитвенного нотного пения и хотел, чтобы клирос пел так, как пели у них в скиту. А регенту нравилось пение погромче и повеселее, да еще не против был ногой притопнуть. Батюшка настаивал, чтобы перед службой регент брал благословение - что и как петь. Батюшка говорил: "Петь нужно так, чтобы людям хотелось молиться и плакать". А регент возражал: "Его Алтарь, а мой клирос". Но этой вольности Батюшка не допускал, и пели так, как благословлял, по-монастырски.

Бывало еще, что мужчины певчие по большим праздникам требовали денег на вино. Но о. Севастиан никогда не удовлетворял этой просьбы, а если и разрешит - "Кагору", и то с водой. Обедом накормит досыта, купит им по рубашке, утешит чем угодно, только не водкой. И за эту "нелюбовь" терпел Батюшка от мужчин неприятности всю жизнь.

В Козлов к о. Севастиану стали съезжаться сестры по духу. Первая приехала инокиня Шамординского монастыря Агриппина, которую Батюшка определил петь на клирос, затем инокиня того же монастыря Феврония, ее Батюшка определил домохозяйкой. Однажды, управившись с хозяйством, она вышла отдохнуть во двор дома. Ее донимали помыслы: "Зачем я сюда приехала? Батюшка такой же, как все батюшки, работа такая же, как и дома". Вдруг вышел из дома Батюшка, сел с ней рядом и сказал: "Зачем ты ко мне приехала? Я такой же, как все батюшки". Она поняла, что он видит все ее мысли, упала к нему в ноги и попросила прощения. И поняла, что о. Севастиан именно не такой, как все. Мать Феврония осталась с Батюшкой навсегда, была рядом в годы его заключения в Карлаге и в Караганде жила до самой смерти.

Вскоре приехали к Батюшке две девушки из купеческой семьи. Одна из них, инокиня Варвара, двенадцати лет была отдана родителями в Шамордино. К Батюшке они приехали одетыми по-городскому: в туфельках, нежных платьях и косынках. Батюшка посмотрел на них и сказал матери Февронии: "Принеси этим девицам "фезеушные" ботинки, пиджаки и платки. Пусть оденутся и идут в церковь". Они беспрекословно послушались и пошли в церковь в принесенной им одежде. Там встали у самого порога за печкой, чтобы никто их не видел и не засматривался на юных дев. Так Батюшка иногда смирял.

Инокиня Варвара обладала хорошим голосом - альтом, и прекрасной памятью.

Она же была и уставщицей. Кроме того, ее называли Миротворицей за то, что примиряла ссорящихся. Батюшка про нее говорил: "Если бы Варвара была монах, то была бы иеромонах".

В это время в Козлове проживали и другие иноки и инокини из разоренных монастырей, а также миряне, посещавшие прежде Оптину Пустынь. И сердца искренне ищущих спасения созидательной силой духа Божия влеклись к о. Севастиану. Это не могло не обратить на себя внимания местных властей.

25 февраля 1933 года о. Севастиана вместе с инокинями Варварой, Агриппиной и Февронией арестовали и отправили в Тамбовское ОГПУ для прохождения следствия. На допросах следователем выявлялись контакты о. Севастиана с едиными по духу людьми, а также отношение его к советской власти. На это Батюшка дал прямой ответ: "На все мероприятия советской власти я смотрю, как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей. Такие взгляды я высказывал среди своих приближенных, а также и среди остальных граждан, с которыми приходилось говорить на эту тему. При этом говорил, что нужно молиться, молиться Богу, а также жить в любви, тогда только мы от этого избавимся. Я мало был доволен соввластью за закрытие церквей, монастырей, так как этим уничтожается Православная вера" [УФСБ по Тамбовской обл., дело №Р-12791, т. 1.].

От посторонних передачи в ГПУ не принимали, и оставшиеся на свободе духовные чада Батюшки вызвали телеграммой в Тамбов его дальнюю родственницу. Они провожали ее до тюрьмы, она передавала передачу, разговаривала с Батюшкой. А сестры в обеденное время, когда заключенных выводили из тюрьмы и вели через двор в столовую, стояли у ворот и смотрели в щели. Батюшка, проходя мимо ворот, благословлял их.

2 июня 1933 года заседание Тройки ПП ОГПУ по ИЧО по внесудебному рассмотрению дел постановило: "Фомина Степана Васильевича, обвиняемого по ст. 58-10, II УК, заключить в исправтрудлагерь сроком на 7 лет, считая срок с 25/2-33 г."

Батюшку остригли и обрили. И когда он в последний раз проходил мимо ворот, даже головы не мог поднять от скорби.

Медкомиссия при Тамбовском ФЗИТК признала, что в связи с ограниченным движением левого локтевого сустава (Батюшка в детстве повредил левую руку), он не годен к тяжелому физическому труду. Несмотря на заключение комиссии, о. Севастиан был отправлен в Тамбовскую область на повалку леса, что было ему не по силам. Духовные дети узнали место лесоповала и, невзирая на дальность расстояния, находили возможным приносить ему передачи, утешать и поддерживать, кто чем мог. По воскресным дням осужденных отпускали домой. Домой в Козлов о. Севастиану было далеко, но и по эту сторону леса в деревеньке нашлись духовные дети, которые вечером в субботу ждали его. Там были созданы все условия: помыться, сменить одежду, поесть, помолиться и отдохнуть. Воскресный день проходил в молитве и беседе, о чем сам Батюшка говорил: "Как на Пасху! Как в раю побудешь!" А в понедельник снова надо идти в лес на работу. Но и это прошло. Через год о. Севастиан был переведен в Карагандинский лагерь в поселок Долинка, куда прибыл 26 мая 1934 года.