Последние дни жизни митрополита Николая.

В августе 1955 года в Алма-Ате стояли знойные дни южного лета, духота которого с трудом переносится и здоровыми людьми.

Владыка был утомлен торжественными службами, прошедшими в Никольском соборе на престольный праздник святого Великомученика Пантелеимона. Но на следующий день, в среду 10 августа, пожелал поехать в храм, утром — на акафист Успению Божией Матери, а вечером — Святителю Николаю. Он, как всегда, сам читал акафисты и помазывал всех богомольцев елеем. Это были его последние посещения храма.

В четверг 11 августа утром Владыка освящал дом для приехавших монахинь. Вечером того же дня он был приглашен на именины к соборному бухгалтеру и вернулся оттуда уже с недомоганием. Открылось острое сердечное заболевание.

В пятницу Владыка чувствовал сильную слабость, почти все время лежал. Срочно был вызван врач С. И. Зотов, который, прервав свой отдых в горах, приехал в тот же день.

Угрожающего пока ничего не было. Врач обнаружил, правда, резкую аритмию, но кровяное давление было нормальным.

14 августа в 4 часа утра случился первый тяжелый сердечный приступ, длившийся три часа. От лечения уколами Владыка отказался и тогда впервые был применен кислород.

Давно лечивший Владыку С. И. Зотов стал с тех пор навещать его ежедневно. Затем был приглашен врач Романенко. Он назначил применение пиявок на область печени. Владыка потерял много крови, но получил значительное облегчение. Романенко настаивал на применении уколов и Владыка согласился.

Владыке приходилось переносить до десяти уколов за день: камфара чередовалась с кардиамином, делались вливания глюкозы. Но сердечные приступы, сопровождаемые удушьем и обильным потом, повторялись приблизительно через день и длились по нескольку часов.

Диагноз, поставленный Зотовым и подтвержденный Романенко гласил о наличии декомпенсации комбинированного порока сердца в соединении с кардиальной астмой, недостаточности коронарных сосудов и микрокардиосклероза. Болезнь усугублялась полным отсутствием аппетита. Сон был только искусственный, под влиянием снотворных препаратов.

В начале болезни Владыка со слезами просил отвезти его в храм, чтобы проститься с паствой, но врачи предписывали полный покой и поэтому горячее желание его не было удовлетворено.

Желая продлить дни жизни Владыки, врачи советовали ему переменить климат, надеясь, что это поддержит его здоровье, но Владыка, чувствуя неизбежность смерти, отказался от переезда, сказав: "Здесь меня все так любят и я хочу умереть на руках своих чад".

Молитвенное настроение не покидало Владыку во все дни его болезни. Часто лежа с закрытыми глазами, как бы безучастный ко всему, что кругом происходило, он поднимал руку и крестился. Иногда засыпал, но при пробуждении начинал молиться.

Бывало, спрашивал: "Который час?" — и благословлял издали свою паству, выходившую по его расчету в это время из храма, или стоявшую в храме во время богослужения.

По ночам особенно любил благословлять своих духовных чад на все четыре стороны.

Очень часто на дому у Владыки, по его просьбе, совершались чтения акафистов. По субботам в его комнате служили Всенощную и Владыка садился на постели и благословлял всех, подходивших приложиться к Евангелию. В воскресный день служили Литургию. Он всегда оживлялся во время молитвы, подавал возгласы, но временами впадал от слабости в забытье.

В виду тесноты помещения и низких потолков, врачи разрешили присутствовать на домашних богослужениях лишь очень ограниченному числу людей, самых близких Владыке, так что богомольцев бывало от 6 до 10 человек.

31 августа над Владыкой было совершено таинство Елеосвящения, в котором принимали участие семь священников, представители всех городских церквей во главе с архимандритом Исаакием (Виноградовым).

Впервые испытав на себе действие этого Таинства, Владыка глубоко переживал его благодатность. Он почувствовал себя значительно лучше, так что даже через несколько дней попытался встать с постели. Но все же это было ему не по силам и привело к новому обострению болезни.

О болезни Владыки телеграфировали во все приходы епархии, прося молитв духовенства и паствы.

Началось ежедневное служение молебнов о недугующем. Но на этот раз какой-то внутренний голос подсказывал: "Не подняться Владыке от одра болезни", — немощи его, очевидно, берут свое. В этом году ему исполнилось уже 78 лет.

Был во время болезни один замечательный день — 18 сентября, когда после принятия Святых Христовых Таин Владыке представилось, что наступила Пасха. Он требовал, чтобы все приветствовали его словами "Христос Воскресе!" и пели пасхальные стихиры. Пожелал встать с постели, оделся и сел вместе со всеми завтракать.

— Как хорошо мы встречаем Пасху в этом году в своей семье! — радостно сказал он.

При этом присутствовали дежурившие ночью врач, медсестра и причащавший Владыку священник о. Александр.

— Правда, стол у нас бывал и побогаче в такой день, но такого светлого и радостного настроения, как сегодня, еще никогда не было! Не видно на столе вина... Попросите подать, и пусть все выпьют понемногу! — продолжал Владыка радостно.

Потом удивился тому, что о. Александр заторопился на требу:

— В такой день — и на требу... Нет, я вас попрошу, побудьте еще со мною!

По словам врача, и пульс и дыхание у Владыки были в это утро, как у здорового человека. Но такое состояние длилось всего несколько часов, затем пошло на ухудшение и в ночь с 20 на 21 сентября разрешилось тяжелейшим сердечным приступом. Была потеряна почти всякая надежда, но улучшение все же наступило и Владыка прожил после этого приступа больше месяца.

В промежутках между сердечными приступами, Владыка интересовался церковными делами, заботился о передаче дел по управлению епархией, имел по телефону деловую беседу с епископом Ташкентским Ермогеном. Очень хотелось ему поправиться к Воздвижению, но этого не произошло. В то время, когда в соборе совершалась Всенощная, дежурившие около Владыки видели, что он воздвигал мысленный Крест обеими руками много раз.

8 октября, в день памяти прп. Сергия Радонежского в комнате Владыки была отслужена Литургия и Владыка причастился Святых Христовых Таин. Причащался он неоднократно и в другие дни, в последний раз — за два дня до кончины из рук архимандрита Исаакия.

Находясь в болезни, Владыка иногда как бы выходил из обычного потока времени. Тогда он как бы вновь попадал в свою любимую Нилову пустынь, и снова был там кассиром на пароходе или хлебопеком, на масленице "пек блины", то, как благочинный распределял по гостиницам богомольцев, собравшихся в огромном количестве к престольному празднику.

И тут же из далекого прошлого он возвращался в Алма-Ату, и переходил в будущее время. Как бы в предвидении своего погребения, он говорил о грандиозном Крестном ходе:

— Но откуда он пойдет, Крестный ход, из дома или из храма? Должна и милиция помочь, так много народу! — к этой мысли о предстоящем Крестном ходе Владыка возвращался часто.

Несомненно, были ему и видения. В начале болезни, когда стояли теплые дни, и Владыка лежал в столовой, так как там было больше воздуха, явились ему св. прпп. Антоний и Феодосий, беседовали с ним и затем прошли в спальню.

— Их надо принять, — сказал Владыка окружающим.

Почти все время видел он юношу около своей постели, или маленьких детей, которых пытался гладить по головкам. Часто спрашивал дежурного врача: "Кто это стоит?"

Архимандрит Исаакий несколько раз наблюдал, как Владыка манил пальцем Кого-то, стоящего около печки или даже за стеной, но когда с той стороны подходил кто-либо из присутствующих, он недовольно отворачивался от заслонившего видение и в пояснение говорил: "Там стоит Кто-то!"

Это было за две недели до кончины, Владыка был в полном сознании.

В воскресение, 16 октября, после причащения Владыка спросил:

— Почему там стоят два инока? Отчего их не пускают? Я бы расспросил их об их жизни.

Видел он еще целый "сонм святителей", и, вероятно, еще многое другое, о чем не мог рассказать, вследствие затруднения речи. Иногда слова его было трудно разобрать.

О трагической кончине протоиерея Петра Владыке не сообщили. Но в день отпевания о. Петра Владыка все время беспокоился, спрашивая окружающих:

— А какого священника сегодня хоронить будут?
— Никакого, — отвечали ему.
— Нет, я-то знаю!

И через некоторое время опять:

— А кого сейчас отпевают?
— Никого.
— Нет, я вижу, священник в гробу лежит, кругом стоят священники и два диакона! Почему от меня скрывают, кто умер?

Дня за четыре до смерти Владыка отчетливо произнес:

— Умирает иеромонах. Иеромонах умирает!
— Как его зовут? — спросили.
— Сергий, — ответил Владыка.

К кому относились эти слова, осталось неизвестным.

Говорил еще Владыка, что "владыка Сергий живет по-соседству. Но ему очень трудно одному, ему нужно помощника".

Иногда по ночам просил бумагу с чернилами и пытался писать. Но руки его дрожали, получались неразборчивые, как бы на неизвестном древнем языке написанные буквы и слова.

Тогда ему предлагали диктовать. Один раз он продиктовал небольшой рассказ, в другой раз — благодарность врачам, которая гласила: "За такое продолжительное время (два месяца) ваша организация любезно нас приняла, удовлетворяя всеми возможными медицинскими и другими средствами. Человеческое гуманное отношение было к нам беспримерно. Будучи больны, мы скоро выздоравливали и надеялись на полное выздоровление. Спасибо вам от нас, вам полное наше русское спасибо!"

Владыка хотел продиктовать и свое "Завещание" пастве, но этого выполнить не удалось.

Скорую кончину Владыка предчувствовал с самого начала болезни. Он утешал своих близких, говорил, что так лучше — отрешившись от уз плоти, встречать своих духовных чад в Небесных обителях, указывая на них Богу со словами: "Вот — дети мои!"

Но временами ему хотелось еще пожить хотя бы два года, чтобы лучше подготовиться к переходу в вечность.

Последние две с половиной недели была сделана попытка лечить Владыку гомеопатией. Уже измученный уколами, Владыка согласился и на это. Но всю свою симпатию проявлял по-прежнему к своему другу — доктору Зотову, оживляясь при его появлении и прося его проверить назначения гомеопата.

За все время своей болезни Владыка никогда не жаловался, не раздражался, любил пошутить, и врачи утверждают, что более кроткого и терпеливого пациента они не встречали.

— Все добренько! — скажет он, бывало, в виде утешения сестричке, или врачу после неудачного укола. Ухаживать за ним было радостно и почти неутомительно, несмотря на бессонные ночи.

К вечеру 22 октября Владыку одновременно посетили и Зотов, и гомеопат, и пришли к одинаковому выводу, что жить ему осталось дня три, что и оказалось справедливым.

Хотя Владыка не мог слышать их разговора, но с вечера этого дня у него появилось окончательное убеждение в неизбежности близкой своей кончины. Он стал уже определенно готовиться к смерти.

В воскресение 23 октября после последнего своего причащения Святых Христовых Таин, когда монахини в столовой запели было "Совет превечный...", Владыка из спальни, напрягая голос, закричал им:

— Матушки, матушки, на этом поставим точку. Теперь начнем чин погребения епископа.

Пение прекратили, но слез удержать не могли.

Предлагали в этот день Владыке чаю, теплого молока, но он отказался:

— Больше мне ничего не давайте! Кушать ничего не буду. Все кончено. Я уже умер. Таков закон Божий. Я должен исполнить закон Божий.

Лекарства тоже отказался принимать, а когда ему пытались давать насильно, выплескивал на пол. Некоторые видели, как он натянул на себя простыню, закрывшись с головою и произнес:

— Я уже умерший!

Особенно напряженно и громко молился Владыка в ночь с 23 на 24 октября. Можно было расслышать слова: "Господи, не осуди мя по делом моим, но сотвори со мною по милости Твоей!" Много раз повторял с глубоким чувством: "Господи! Милости прошу, а не суда!"

В понедельник 24 октября накануне смерти, Владыка еще немного говорил. Он сказал каждому что-либо особенно ласковое, как бы прощаясь. Около 5 часов вечера сделался у него сердечный приступ с острой болью, после которого он уже не говорил и лежал с закрытыми глазами, которые у него сильно болели и слезились.

Во вторник утром он нашел в себе силы несколько раз перекреститься при чтении у его одра акафиста святой Великомученице Варваре.

В сознании был, по-видимому, до самого конца, движением головы показывая нежелание принимать лекарство и молоко. С ночи появились хрипы.

В 5-м часу дня 25 октября окружающие заметили приближение конца. Стали читать отходную, дали в руки Владыке зажженную свечу, и с последними словами канона на исход души, святитель тихо и спокойно испустил свой последний вздох. Это было в 16 часов 45 минут, когда в Никольском соборе зазвонили к вечерне в канун празднования Иверской иконы Божией Матери, Которой Владыка так любил сам возглашать: "Радуйся, Благая Вратарнице, двери райские верным отверзающая!"

Достоин замечания тот факт, что ровно десять лет тому назад, Владыка прибыл в Алма-Ату и вступил в управление Казахстанской епархией.

Архимандрит Исаакий и протоиереи Анатолий Синицин и Димитрий Млодзяновский облачили Владыку в священные одежды и, положив на стол, совершили у тела почившего Святителя первую панихиду.

Весть о смерти Владыки быстро разнеслась по Алма-Ате и по всей епархии, и вызвала глубокую скорбь паствы. К дому почившего началось паломничество. Всю ночь у тела митрополита Николая читалось Евангелие, всю ночь шел народ, чтобы в последний раз взглянуть на дорогое лицо Владыки. Со всех концов Казахстанской епархии стали съезжаться в Алма-Ату духовенство и миряне.

26 октября тело Владыки было положено в гроб и в сопровождении духовенства и верующих перенесено в Никольский собор. Собор был переполнен людьми. День и ночь у гроба Владыки служились панихиды, литии, читалось Евангелие.

В Епархиальное Управление стали поступать телеграммы: от Святейшего Патриарха, архиереев, священников, мирян, — ото всех, кто знал и любил Владыку.

"Весьма скорбим кончине владыки митрополита. Молимся мире души его. Погребение совершить поручается епископу Ташкентскому, временно управляющему Алма-Атинской епархией.

Патриарх Алексий".

"Примите мое глубокое соболезнование, мою скорбь по случаю кончины незабвенного и горячо любимого моего собрата митрополита Николая. Поклонитесь от меня его праху. Молюсь о нем и вам шлю благословение и любовь".

Митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).

"Потрясен скорбной вестью. Пока жив — буду молиться".

Архиепископ Симферопольский и Крымский Лука (Войно-Ясенецкий).

Также были получены телеграммы со скорбью о смерти Владыки от митрополита Пражского и всея Чехословакии Елевферия, от митрополита Ленинградского и Новгородского Григория, от митрополита Новосибирского Варфоломея, архиепископа Ижевского Ювеналия, архиепископа Харьковского Стефана, архиепископа Иркутского Палладия, архиепископа Воронежского Иосифа, епископа Калининского Варсонофия, епископа Астраханского Сергия, Управляющего делами Патриархии протопресвитера Николая Колчицкого, наместника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Пимена с братией, наместника Почаевской Лавры архимандрита Севастиана с братией, иеромонаха Мелетия из Киево-Печерской Лавры, игумении Покровского монастыря Архелаи, протоиерея Плясунова из Чкалова, настоятеля собора протоиерея Матфея Пахомова из Тобольска, игумена Бориса (Холчева) и протоиерея Семененко из Ташкента, и многих, многих других...

Поток телеграмм не прекращался в течение нескольких дней. Во всех телеграммах, а затем и в письмах было выражение потери дорогого, близкого человека. За каждой телеграммой чувствовалась скорбь и боль утраты.

28-го утром для погребения почившего Митрополита прибыл епископ Ташкентский и Среднеазиатский Ермоген. После Божественной Литургии, которую совершил епископ Ермоген в сослужении 33 священнослужителей, архимандрит Исаакий произнес слово, посвященное почившему и началось отпевание, которое длилось до 15-30 часов дня. Во время отпевания епископ Ермоген произнес теплое слово о почившем Владыке и зачитал во множестве полученные телеграммы соболезнования. И после отпевания последнее прощальное слово произнес протоиерей Анатолий Синицин.

Во время отпевания и произносимых надгробных слов "рыдание и вопль был мног".

Владыка желал быть погребенным под алтарем Никольского собора в нижнем храме Успения Пресвятой Богородицы. Об этом просил он архимандрита Исаакия и близких своих духовных чад, и даже указывал место для своего погребения. Но предсмертному желанию Святителя не суждено было исполниться — светские власти не дали на то разрешения.

После отпевания гроб с телом Владыки при пении ирмосов "Помощник и Покровитель" был обнесен вокруг собора, после чего процессия направилась к месту погребения — городскому кладбищу.

Шествие было чрезвычайно торжественным. Гроб до кладбища (расстояние около 7 км) несли на руках. Весь город всколыхнулся, пришел в движение. Крыши, заборы и деревья по пути следования похоронной процессии были запружены народом — и верующими и неверующими; множество людей шло за гробом. Ташкентский епископ Ермоген, сонм духовенства и два хора обращали на себя внимание всех. Движение на улицах, по которым несли Владыку, прекратилось, так как народ шел сплошным потоком. Шествие растянулось квартала на три. Пели "Святый Боже..." Часто останавливались и служили литию. Милиция обеспечивала порядок и оказывала всякое внимание этой процессии. По подсчетам сотрудников милиции за гробом следовало 40 тысяч человек. Народ шел и нес своего дорогого отца на руках до самого кладбища.

Кладбище тоже было переполнено народом так, что шествовавшее за гробом духовенство с трудом достигло могилы.

Какая сила привлекла ко гробу владыки Николая эту многотысячную массу людей? Что двигало сердцем каждого, пришедшего дать последнее целование почившему Святителю и испросить последнее благословение у этого смиренного иерарха и великого молитвенника? Это сила любви. Все любили его горячей любовью за то, что сам он воплотил в жизни своей заповедь Божию о любви к Богу и ближнему. Его любили за строгую благочестивую жизнь, за его неустанную проповедь Слова Божия, за доброту, простоту, общедоступность. Его любили как нежного отца, мудрого наставника, ревностного молитвенника за врученную Богом паству, жившего и дышавшего заботой о спасении людей, о благе и спокойствии Церкви.

У могилы отслужили литию, и преосвященный Ермоген предал земле тело почившего Святителя.

Когда все было совершено и возвысился могильный холм, покрытый венками, в тишине спустившихся сумерек, при сиянии луны, все присутствующие пропели тропарь Благой Вратарнице, двери райские верным отверзающей.