Шел 1943 год. Он ознаменовался победами советских войск в решающих битвах под Сталинградом и на Курской дуге, определивших исход Великой Отечественной войны. Закономерность, с которой военные успехи Советской армии увеличивались по мере ослабления государственного гнета на Церковь, все больше убеждала людей в том, что за внешними событиями эпохи стоит Воля неземная и что Сам Бог сокрушает врагов России.

5 сентября в газете "Известия" появилось следующее сообщение:

"4 сентября с. г. у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР т. И. В. Сталина состоялся прием, во время которого имела место беседа с патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины, Киевским и Галицким митрополитом Николаем.

...Во время беседы митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах Православной Церкви имеется намерение созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при нем Священного Синода.

Глава правительства т. И. В. Сталин сочувственно отнесся к этим предложениям и заявил, что со стороны правительства не будет к этому препятствий. При беседе присутствовал Заместитель председателя Совнаркома СССР т. В. М. Молотов".

Помимо прочих насущных проблем, которые обсуждались при этой беседе, митрополит Ленинградский Алексий спросил у Сталина о возможности освобождения из ссылок, лагерей и тюрем архиереев. На просьбу Сталин ответил: "Представьте такой список, его рассмотрим".

По существу эти уступки явились лишь широким жестом безбожной власти к гонимой ею Церкви, за которым стоял трезвый политический расчет и понимание того, что искоренение религии — цель утопическая и недостижимая. Предпочтение было отдано иному, более трезвому соображению: Сталин поставил митрополитов в известность о том, что правительство полагает создать специальный орган — Совет по делам Русской Православной Церкви. Это ведомство по-прежнему должно наблюдать за умонастроениями в церковной среде, выявлять нелояльные и антисоветские элементы и беспощадно искоренять их.

8 сентября 1943 года состоялся Архиерейский Собор. В нем приняли участие всего лишь 19 архиереев, причем некоторые из них были срочно освобождены из мест заключения и самолетом доставлены в Москву. На Соборе, по предложению митрополита Алексия главой Русской Православной Церкви был избран патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) и 19 сентября состоялась интронизация Патриарха в кафедральном Богоявленском соборе.

Через месяц, 8 октября 1943 г. при Совнаркоме СССР был образован Совет по делам РПЦ под председательством Г. Г. Карпова. Положение Совета можно сравнить с положением обер-прокурора Святейшего Синода: и тот и другой представляли интересы государства, но с той большой разницей, что теперь это было государство, враждебное Церкви, а не благорасположенное к ней. Однако Церковь получила теперь, после встречи митрополита Сергия со Сталиным, возможность назначать епископов на вакантные кафедры, открывать новые приходы.

Эти события повлияли и на духовную жизнь далекого и как бы забытого Богом Челкара. Жители Челкара стали хлопотать о построении молитвенного дома. А пока владыка Николай имел возможность служить в доме одной бедной женщины, потерявшей на войне мужа и двоих сыновей.

После стольких лет гонений, горя и нужды Владыка снова приступил к пастырскому служению, стал проповедовать, наставлять, утешать, вселять надежду в души людей. Владыка служил в собственноручно сшитом холщевом облачении как простой священник, иерейским чином совершал Литургии и Всенощные бдения, крестил, венчал, отпевал усопших и убиенных на фронтах воинов.

"При этой окружающей дикой природе, — писал Владыка в одном из писем тех лет, — я все-же имею великое духовное утешение, что скрашивает мое одиночество. За отсутствием здесь священнослужителей, я приглашен к служению. Имеем молитвенный дом, где Литургисаю (по-иерейски), совершаю всякие требы; особенно приятно было совершить уже более 15-и бракосочетаний. Имеем колокол, а ко дню Святой Пасхи зазвоним во все четыре.

...А все же милая родина грезится мне... К ней моя мысль, все мое сердце, хочется снова, как когда-то послужить ей — здесь не то: там ширь, простор, нивы...

Мое одиночество разделяет мать Вера. Она сопутствует мне во всех моих "командировках", прибыла и сюда".

Подходил к концу 1943 год, война унесла уже много жизней, много возвратилось с фронта калек и переполненная до краев река народного страдания все наполнялась и наполнялась народным горем.

Война продолжалась, но по всей стране уже восстанавливались храмы, открывались новые приходы. Важнейшей заботой Патриарха было замещение архиерейских кафедр, большинство из которых вдовствовало.

27 октября 1943 года Патриарх Сергий направил в Совет по делам РПЦ заявление на имя председателя Совета Г. Г. Карпова следующего содержания:

"Прошу Вас возбудить пред Правительством СССР ходатайство об амнистии перечисленным в прилагаемом списке лицам, которых я бы желал привлечь к церковной работе под моим ведением".

К заявлению был приложен список 26 священнослужителей, в число которых было внесено имя архиепископа Николая (Могилевского).

Все поименованные в этом списке, кроме одного епископа Николая, в действительности были уже расстреляны или погибли в лагерях от каторжных условий жизни, от голода и тяжких работ.

Но освобождения из ссылки владыки Николая не последовало.

10 октября 1944 года Владыка сам направил Народному Комиссару Внутренних дел СССР "усердную просьбу", в которой просил снять с него звание "вольного ссыльного", разрешить уехать в Россию "и там занять епископскую кафедру по назначению Патриаршего Синода, и тем дать возможность послужить дорогой, Священной нашей Родине, особенно в годину тяжелых для нее испытаний на войне".

Постановлением Особого Совещания при Народном Комиссариате Внутренних Дел СССР от 19 мая 1945 года владыка Николай был освобожден досрочно.

"О моих перспективах — писал Владыка из Челкара в Орел своему другу протоиерею Иоанну Дубакину — они не оправдались совсем, но, возможно, скоро станут яснее.

В мае месяце я получил частное извещение о состоявшемся в Синоде назначении меня в Алма-Ату (столицу Казахст.).

Канцелярией это дело не оформлено, почему-то откладывается оформление. Патриарх Алексий отправился в заграничную поездку на Восток.

Здесь произошло другое: 18 июня мне объявили об освобождении. Теперь вполне возможно стало мое назначение и в Россию. Узнав о возвращении Патриарха, я послал письменную просьбу ему об устроении меня в России. И теперь жду его решения, а через него Божия о мне определения.

Более сорока моих братьев уже вышли на ниву Христову — хочу и я встать с ними в ряды делателей виноградника Его".

В этот период Патриархом Алексием и Святейшим Синодом решался вопрос о нормализации церковной жизни на территории Казахстана. Алма-Атинская кафедра вдовствовала с 1937 года, после того, как 10 октября был расстрелян преосвященный архиепископ Алма-Атинский Тихон (Шарапов) вместе с приближенным к нему духовенством. С 1937 года в Алма-Ате не было ни одного действующего православного храма, а во всем Казахстане их насчитывались единицы. Казахстанской епархии, как таковой, не существовало, и Казахстан в 1944 году был включен, как и в предреволюционные времена, в состав Ташкентской и Среднеазиатской епархии. Находившийся в то время на Ташкентской кафедре епископ Кирилл (Поспелов) в 1944 году предпринял поездку в Алма-Ату, о чем свидетельствует его записка уполномоченному по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме Каз. ССР Грязных В. В.:

"Трехнедельное мое пребывание в г. Алма-Ата осенью сего 44 года с целью проведения религиозно-патриотической работы, как Вам известно, за отсутствием православного храма, осталось безрезультатным. Между тем, будучи в Москве, я, вместе с прочими Епископами, слушал высокоталантливую речь уполномоченного по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме Союза ССР тов. Карпова, который особенно ярко отметил большую религиозно-патриотическую работу духовенства православной церкви. Горячее патриотическое чувство побуждает меня вторично прибыть в г. Алма-Ата с надеждой на этот раз восполнить совместные недочеты моей и местной советской власти в первую поездку. Я твердо храню в памяти Ваши уверения на тот счет, что в самом непродолжительном времени вместо указанного Москвой Троицкого храма будет открыт в г. Алма-Ата или Никольский храм, или даже Соборный. Поэтому льщу себя надеждой получить от Вас телеграфное приглашение на освящение в г. Алма-Ата православного храма, в котором я, надеюсь, успешно проведу религиозно-патриотическую работу.

Кирилл, епископ Ташкентский и Среднеазиатский, 1944 год".

Поскольку Ташкентская и Среднеазиатская епархия была неимоверно велика по своей территории, в Священном Синоде выражались мнения о дроблении Казахстана на регионы, которые отошли бы к иным епархиям, а именно: Семипалатинская и Петропавловская области — к Новосибирской епархии, а Кустанайская область — к Свердловской епархии.

Но епископом Ташкентским Кириллом, а так же уполномоченным по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме КазССР поднимался вопрос о необходимости образования самостоятельной епархии — Казахстанской с кафедрой в г. Алма-Ате, о чем епископом Кириллом был предоставлен рапорт Святейшему Патриарху Алексию, в котором говорилось:

"Как известно Вашему Святейшеству, в состав Ташкентской и Среднеазиатской епархии входят 5 республик: Казахстанская, Киргизская, Узбекская, Таджикская и Туркменская. В каждой из этих республик имеются уполномоченные по делам Русской Православной Церкви при Совнаркомах, с которыми епархиальному епископу приходится согласовывать работу. Со стороны каждого из них при установлении епархиально-административного управления (организации благочиннических округов) отмечаются настойчивые требования в отношении сохранения республиканских границ.

С этой целью мне приходится самому лично объезжать свою епархию. В четырех республиках, а именно: Узбекской, Киргизской, Таджикской и Туркменской мною, в согласии с уполномоченными по церковным делам при Совнаркоме уже организованы благочиннические округа, с назначением в каждый из них не только благочинных, но и миссионеров, работников по религиозно-патриотическому делу. Остается только одна республика и самая обширная по территории — Казахская, в которой я посетил только некоторые церковные точки, но всей территории этой республики не объехал. Поэтому благочиннические округа в этой республике намечены по географической карте, а не по указаниям церковной целесообразности.

...Центром Казахской республики является г. Алма-Ата. При посещении этого города, в беседе с уполномоченным ... я пришел к глубокому убеждению, что для этой республики необходим епископ, если на первых порах не епархиальный, то непременно викарный, с постоянным пребыванием в г. Алма-Ата.

Таким образом, дробление в церковно-административном отношении этой республики не только не целесообразно, но совершенно не допустимо.

...Во внимание ко всему изложенному прошу Ваше Святейшество задержать исполнением указы Священного Синода на имя архиепископа Варфоломея и епископа Товии до объезда мною всех церковных точек Казахской республики и до предоставления по сему поводу моего окончательного мнения.

Смиренный Кирилл, епископ Ташкентский и Средниазиатский, 12 мая 1945 г".

5 июля 1945 года постановлением Священного Синода была образована Алма-Атинская и Казахстанская епархия, управляющим которой был назначен архиепископ Николай (Могилевский).

"Прошлая жизнь, — писал Владыка в одном из своих писем этого периода — со многими ее этапами горькими, дала нам лучший урок к терпению и упованию. Теперь, имея опыт этого учителя, можно ... смело, бодрым духом изыти на дело свое. Господь зовет. Дух побуждает. Нива Божия ждет к себе делателя. Надо идти.

Теперь можно говорить об этом определеннее, так как перспективы моей жизни и предстоящих работ выяснены. Указом Патриарха я назначен в Алма-Ату с титулом "Алма-Атинский и Казахстанский" — в город зелени, фруктов, красивый город — столицу всего Казахстана.

Слово "столица" смущало мой немощный дух, я просился в маленький городок родной матушки-России, но Господу, видится, угодно увеличить тяжесть архиерейского омофора. Буди тако, яко изволися!"

Владыка Николай прибыл в Алма-Ату 26 октября 1945 года в день празднования иконы Божией Матери, именуемой Иверская.

В дневнике, который Владыка вел в течении 10-и лет пребывания на Алма-Атинской кафедре, сохранилась такая запись:

"1945 год.

Господи, благослови!

18-го июня был освобожден.

5-го июля получил назначение быть мне Архиепископом Алма-Атинским и Казахстанским.

С 21-го августа был в Москве до 17/I Х.

22 октября выбыл в Алма-Ату, куда прибыл 26-го Х. Был встречен о. благочинным Михаилом Серебряковым, протодиаконом о. Михаилом и членом ц/с. Накануне 28-го служил первую Всенощную и Литургию в Казанской церкви. Вступительная речь — о трудностях служения пастырского..."

Владыке Николаю было поручено точно установить границы своей епархии путем переписки с епископами Ташкентским, Новосибирским и Свердловским с донесением о сем Священному Синоду.

Немногим раньше, в начале 1944 года православные алма-атинцы стали добиваться открытия отнятого у них в 1929 году Туркестанского Кафедрального собора, о чем ими было подано заявление в горсовет Алма-Аты. Но ходатайство было отклонено со ссылкой на то, что здание собора расположено в центре города, на территории парка 28-и гвардейцев-панфиловцев и используется как Центральный Государственный музей КазССР.

Через некоторое время верующими было подано заявление об открытии в Алма-Ате Троицкой или Казанской церкви. И по решению Горсовета 16 декабря 1944 года была открыта Казанская церковь в районе города, называющегося Малой Станицей. Но верующии продолжали добиваться открытия Кафедрального собора, мотивируя тем, что Казанская церковь расположена далеко от центра города.

До назначения на Алма-Атинскую кафедру правящего архиерея верующие обращались за поддержкой по этому вопросу к Ташкентскому архиепископу Кириллу, который в свою очередь поддержал ходатайство верующих, обратившись с просьбой в Совнарком КазССР об открытии Кафедрального собора. В случае отказа в передаче собора, владыка Кирилл ходатайствовал о передаче верующим второй по величине в городе Никольской церкви, закрытой 19 февраля 1936 года, в которой в то время располагалась военная штрафная рота. Но горсовет передавать верующим просимые храмы не торопился.

Итак, приехав в Алма-Ату, владыка Николай начал свое служение в маленькой, отдаленной от центра города Казанской церкви. Алма-Атинцы, пережившие суровые годы гонений, годы церковной смуты и расколов, перенесшие скорби военных лет, с великим духовным подъемом и со слезами радости встретили долгожданного архипастыря-исповедника, перестрадавшего в эти годы со всем русским народом, и вместе с ним устоявшего в вере в период попущенных Богом огненных испытаний. Православный люд со всего города и его окраин стал стекаться в отдаленную церковь, которая не могла вместить в себя всех жаждущих духовного утешения.

Владыка стал ходатайствовать об открытии расположенной в центре города Никольской церкви.

"Многотысячный наплыв молящихся в Рождественские и в Крещенские праздники в Казанскую церковь Малой станицы города, — писал Владыка председателю Совета по делам РПЦ при Совмине КазССР Вохменину С. Р. — со всей остротой возбуждает вопрос о необходимости открытия храма в г. Алма-Ате не только как места архиерейских служений, но и в целях полного удовлетворения религиозных нужд верующего населения города. Эта необходимость усугубляется приближением Великого поста. В силу этого убедительно просим Вас ускорить разрешение вопроса с передачей нам храма в городе, чтобы нам иметь возможность провести нужный ремонт в нем и с началом поста приступить к богослужениям.

Архиепископ Николай. Епархиальный Совет. 23 января 1946 год".

В скором времени Никольский храм был передан общине верующих. В то время храм представлял неприглядное зрелище — он стоял без крестов, с сорванными куполами и снесенной колокольней. Ни иконостаса, ни икон, ободранные до древесины стены. Кирпичная кладка тупика подвала изрешечена пулевыми выстрелами. Но очень обрадовался Владыка, когда узнал, что северный придел храма прежде был освящен в честь особо чтимой им угодницы Божией святой Великомученицы Варвары.

Община сразу приступила к ремонту. На Благовещание 1946 года, когда еще внутри и снаружи храма стояли леса, в нем прошло первое богослужение. Никольская церковь стала Кафедральным собором новообразованной Казахстанской епархии.

Впрочем, не все шло так гладко. В ходе ремонтных работ выявились факты хищения предназначенных на ремонт денег. Проверка документов вскрыла подлоги, подделки подписей, завышение расходов материалов и прочие жульнические махинации, проводимые некоторыми членами церковного совета Никольского собора. Дело было расследовано горпрокуратурой, а Владыке пришлось принимать меры пресечения и отстранять виновных от работы.

Возрождая духовную жизнь в новообразованной Казахстанской епархии владыка Николай с первых же дней вступления на кафедру нес бремя подчиненности и зависимости от государственной власти и каждое свое действие был обязан согласовывать с уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви. Как пример тому, можно привести следующий факт.

10 ноября 1946 г. в Никольском храме г. Алма-Аты состоялся духовный концерт, имеющий целью сбор средств на ремонт храма. "Архиерейский хор под управлением Марфы Ильиничны Масаловой прекрасно исполнил целый ряд духовных песнопений в композициях: Архангельского, Бортнянского, Зиновьева, Рютова и др.. Исполняемые произведения предварялись словами архиепископа Николая, протоиереев Серебрякова, Синицина и священника Певунова. Присутствовало очень много народа. Впечатление концерт произвел огромное. Закончился концерт многолетием Родине, Правительству, Патриарху и всем православным христианам".

Это мероприятие, предпринятое по благословению Владыки, вызвало крайнее недовольство со стороны уполномоченного Совета. С Владыки потребовали объяснения о состоявшемся концерте, далее последовал рапорт местного уполномоченного в Совет по делам РПЦ при Совмине СССР, а от туда — запрещение на проведение подобного рода концертов.

В дальнейшем тягостное общение с Советом по делам РПЦ в значительной мере осуществлял секретарь Епархиального управления протоиерей Анатолий Синицин. Однако, владыка Николай за годы служения немало перенес скорбей, терпя своеволие своего секретаря. Иногда он даже плакал, но никогда не сделал ему и малейшего упрека.

Для размещения Епархиального Управления в северо-восточной части города на улице Кавалерийской был куплен дом, неподалеку от которого на улице Джетысуйской Владыка приобрел для своего проживания небольшой домик. В письмах к своим близким он так и писал:

"...Я приобрел для себя скромный домик. В Россию двигаться уже нет желания, люди здесь хорошие; окружают заботами, любовью; гнездышко свое, а посему и себе говорю, и в Патриархии сказал словами преп. Нила: "Зде вселился, зде и покой мой".

Освящение "хижины дяди Тома", сиречь моей, состоялось 12. 12. 46 года в день солнцеповорота, то есть в день св. Спиридона. Тогда же и вселися "ту". Предварительно был произведен и солидный ремонт, длившийся более месяца. ... От моей резиденции домик находится в пяти минутах ходьбы. В канцелярию хожу пешочком — близко и удобно!"

У домика в саду стояла беседка, обвитая виноградом, и часто теплыми летними вечерами Владыка сиживал в ней и вел неспешные разговоры со своими посетителями.

В этом домике, который и поныне стоит, Владыка дожил до своей кончины.

А в Никольском соборе в этот период подходил к концу ремонт первого намеченного к освящению северного придела святой Великомученицы Варвары. Был написан иконостас, где Великомученица Варвара изображена в рост со Святой Чашей в руках. Но иконы Великомученицы не было.

Владыка горячо молился вместе с народом, чтобы Господь послал хорошего художника, который написал бы икону Великомученицы Варвары, так как на приобретение иконы не было никакой надежды.

Шло время. Придел был отремонтирован, Владыка назначил день его освящения — в воскресенье 8 декабря 1946 года, а икона так и не была написана.

В пятницу, после чтения в соборе акафиста Великомученику Пантелеимону, в честь которого был устроен южный приедел Никольского собора, Владыка возвратился домой. Только он вошел в свою келью — раздался телефонный звонок. Владыке любезно сообщили, что в Центральном музее Республики, который размещался в здании бывшего Вознесенского кафедрального собора, имеются иконы, которые музей может передать в пользование храму.

Утром в субботу Владыка не медля поехал в бывший кафедральный собор. И первая икона, которую ему показали, была иконой святой Великомученицы Варвары. Затем Владыке передали такого же размера и манеры письма икону Великомученика Пантелеимона и несколько других икон.

Из Вознесенского собора Владыка сразу поехал в Никольский собор, чтобы поделиться со всеми этой радостью. Сияющий, он вошел в церковь, поднялся на амвон и, не заходя в алтарь, сразу же стал рассказывать своей пастве об этом событии.

И на следующий день с большой торжественностью прошло освящение придела в честь Великомученицы Варвары.

А через неделю, 15 декабря, был освящен центральный придел святителя и чудотворца Николая.

"Собор наш Никольский приведен в прекрасный вид внутри. — Писал Владыка об этих событиях своему духовному другу протоиерею Иоанну Дубакину в Ригу. — Два престола ко дню Рождества Христова освящены (Никольский, — главный, и в честь св. Варвары — боковой), третий, в честь св. Пантелеимона скоро предполагаем освятить. Иконостасы, художественная живопись ... исполнены лучшими художниками и мастерами своего дела, в нашей возможности. Собор внутри "красавец" — по общему мнению.

А что в нем было? Мерзость запустения по уходу штрафной военной роты.

Снаружи нет колокольни, а пять куполов поставлены. В храме тепло — паровое отопление. Все хорошо, прекрасно. Хор чудный. Регент (не удивляйтесь) архиерейского собора — женщина, Марфа Ильинична, с большим вкусом церковным и образованием музыкальным.

Хоры красивые. Электричества — море. Зато и обошелся он нам в 130.000 и еще надо до 30.000 прибавить.

Вчера на Крещение ходил освящать воду на реку Алматинку. Погода теплая, идет пушистый снежок. Народа — море... Что-то неописуемое было... Более 15.000 было молящихся, и всех надо было благословить, устал сильно, а радостен был безмерно всем этим торжеством.

Слава Богу за все!" (20.1. 47 г.)

Так началось архипастырское служение владыки Николая вдали от горячо любимой им России на далекой Казахстанской земле.

В то время Владыке шел уже 70-й год. Но он был стройным, высоким старцем, с белоснежными власами и большой красивой белой бородой. Из-под густых и кустиками выдающихся бровей видны глубоко посаженные глаза, которые могли бы сначала показаться суровыми, но вскоре в них обнаруживались благодушие и ласковость. Походка бодра не по-стариковски, при служении — величав, спокоен, и, в то же время, по-отечески прост, монашеские поклоны Владыка полагал с юношеской легкостью.

Владыка Николай был внимателен ко всякому человеку и добросовестен ко всякому делу. У него были установлены точные часы приема посетителей, и в эти часы, если не выезжал по приходам епархии, он всегда находился у себя в кабинете.

Принимал он всех, не зависимо от возраста, пола и национальности. И к нему шли все, потому что все знали, что Владыка всегда даст хороший и дельный совет, при нужде поможет материально, и своим добрым словом, осоленным любовью, утешит обремененных и страждущих. Когда же ему говорили, что он слишком переутомляется, он возражал, что только молитва, проповедь и служение пастве в целом и каждому в отдельности и дают ему силы жить.

Он сам лично вскрывал и прочитывал всю, подчас очень большую корреспонденцию, приходившую в епархию, сам отвечал на письма или отдавал их, с соответствующими указаниями, секретарю.

Он никогда никому ничего не приказывал. Он всегда просил. И, если дело было серьезное, просил со слезами. И было стыдно не выполнить его просьбу. Его кроткая просьба была сильнее приказа.

В быту Владыка был чрезвычайно прост. У него не было шикарных сервизов для приема высокопоставленных гостей. Для него все были равны. С одинаковым радушием он принимал архиерея, священника и обыкновенного мирянина. С удовольствием накормит обедом, напоит чаем, все по-простому. Только в самые большие праздники мать Вера стелила скатерть на стол, а в обычные дни обедали и пили чай за столом, накрытым клеенкой.

В еде Владыка был невзыскателен и ел все то, что ему предлагали, только в очень малом количестве.

Постами он сам "заказывал" для себя еду. В первую, Крестопоклонную и Страстную седмицы Великого поста его обед составляли — один кусочек ржаного хлеба, одна картофелина, один небольшой огурчик и стакан чая без сахара. В остальные недели Великого поста он разрешал себе поесть суп, не заправленный постным маслом.

Одежда Владыки, так же, как и питание, была чрезвычайно проста. Вот недавно вспоминали и не могли вспомнить, — были ли у Владыки шелковые рясы? Все было очень просто и приятно. Он вообще не любил роскоши. Это был старец-архиерей-простец со святой душой и любвеобильным сердцем.

В дни празднования памяти преподобных Сергия Радонежского, Серафима Саровского и Нила Столобенского он всегда служил в льняном облачении по иерейскому чину. Когда его спросили, почему он так делает, он ответил:

— Как подумаю, кем были эти святые старцы, так стыдно мне становится одевать наши парчовые облачения. Они в простых облачениях служили, а какой святости достигли! Нам бы хоть чуточку их святости... — и вздохнет, бывало.

"25. Пятница. День преп. Сергия Радонежского чудотворца. — Писал Владыка в своем дневнике в 1948 году. — Лития и акафист ему. Вместо кафизм читал я житие преп. Сергия, составленное Алексием Патриархом.

Литургию совершал с о. Архимандритом Исаакием, без диакона; в священнических облачениях; без митры, панагии, с крестом на груди, в котором находится частица Св. мощей преродобного; после отслужил молебен Св. Вел. Пантелеимону и преп. Сергию. Слово — о. Арх. Исаакия. Служба и Литургия прошла с особым подъемом духовным. Такой службы я за все годы Епископства не испытывал. Слава Богу! Пели свои любители, молитвенно-прекрасно. Далеко Казахстан от Лавры Преподобного, а как хорошо был почтен преп. Сергий!.. Настроение и у молящихся было особенно хорошее — молитвенное".

Владыка старался служить по-возможности часто. От юных лет воспитанный в любви к церковному пению, он во время торжественных служб часто сам руководил общенародным пением в храме, а в будничные дни, если не служил, то во время богослужения молился в алтаре или становился на клирос, — читал, канонаршил, пел и сам регентовал.

После Литургии, очень скромно перекусив, он занимался текущими делами. После обеда, совсем немного отдохнув, Владыка снова ехал в собор. В соборе в течении недели Владыка установил чтение пяти акафистов. В понедельник читался акафист Великомученице Варваре, в среду утром в устроенном Владыкой в нижнем помещении собора теплом (зимнем) храме в честь Успения Пресвятой Богородицы читался акафист Успению, в среду вечером — Святителю Николаю, в четверг — Великомученику Пантелеимону, в субботу — акафист Матери Божией пред иконой Ее, именуемой "Почаевская". После чтения акафиста Владыка всегда сам помазывал народ освященным елеем.

Необыкновенная ревность была у Владыки к богослужениям, которые он совершал с максимальным для приходского храма приближением к монастырскому уставу. Служил он всегда благоговейно, никогда не спешил. А когда, бывало, Владыка служит, а хор заторопит службу, он сейчас же выглянет из алтаря и спросит:

— Кто тут на поезд спешит?

Всем станет стыдно и хор сразу замедляет темп.

Как-то раз приехал Владыка в собор в половине седьмого вечера, а вечерня, которая началась в шесть часов, уже почти отошла. И Владыка сказал:

— Давайте-ка начнем сначала, к божественной службе так небрежно относиться нельзя.

И вечерня началась сначала. Владыка встал на клирос и пел с певчими всю службу.

Владыка не только требовал строгого исполнения устава, но всегда разъяснял смысл богослужений, почему нужно петь или читать именно то, а не иное.

О певчих Владыка очень заботился, входил во все их семейные проблемы, расспрашивал о работе. В основном на клиросе пела молодежь, которую Владыка всегда по-отечески, нежно и любовно наставлял. Иногда шутил.

Петь с Владыкой было очень хорошо. Даже будто голоса у певчих становились лучше. У него самого до самой смерти сохранялся молодой сильный голос, и если Владыку не видеть, то никогда не подумаешь, что поет старец. Тон Владыка всегда задавал правильно, он прекрасно канонаршил, а читал так, что каждое слово отчетливо было слышно в любом конце храма. Своею бодростью и молитвенным горением он подавал пример и сослужителям своим церковным, и всему народу.

Была на левом клиросе певчая по имени Мария. Она жила в нижнем помещении собора и была тяжело больна. Владыка очень любил ее красивый голос. Бывало, он придет на службу, посмотрит, что Марии на клиросе нет и скажет:

— Идите за Марией, пусть петь приходит!

Пойдут за ней, а Мария лежит без движения, подняться не может. Владыке скажут, а он опять посылает:

— Пусть идет, я за нее молиться буду!

Приведут Марию под руки, Владыка благословит ее и она отпоет всю службу, как будто никогда не болела. А как закончится служба, снова силы ее оставляют и снова ее под руки едва доведут до постели.

Жила Мария только молитвами Владыки. Он говорил ей: "Когда я умру, тогда и ты умрешь". Как он умер, через двадцать дней и ее похоронили. Царство ей небесное!

Молился Владыка со слезами, особенно при совершении Божественной Литургии, когда пели "Тебе поем, Тебе благословим...", он всегда плакал. Он говорил, что плачет от радости, что Господь сподобил его совершать эту Литургию и от счастья, что он может принести молитвы за всех своих духовных чад, за всех пасомых.

"Служу бодро, громко, часто, по милости Господа нашего Иисуса Христа, с подаваемыми от Него слезами... — писал Владыка в своих письмах. — Утешение се мне и Его Святая милость. ... Благодарю Господа, призвавшего мое убожество быть Его служителем".

Все ценили Владыку, как великого за всех к Богу молитвенника.

О слезах он много говорил в проповедях. Он учил различать слезы благодатные, как дар Божий, от слез ропота, гордости и уныния, и говорил, что последние приносят душе только вред.

Каждую свою службу Владыка сопровождал поучениями. Его мудрые речи были основаны на большом жизненном опыте, а почтенный возраст Владыки и его отеческое отношение к пастве делали его поучения еще более авторитетными, слова его выслушивались с большим вниманием и доверием всеми, кого он по-старинному, ласково и тепло называл "други мои".

Часто он просил своих пасомых:

— Вот я учу вас, други мои, вы же видите, я стараюсь, — ведь Господь спросит с меня за вас. А вы забываете мои слова, не исполняете того, чему я учу вас. С вас тоже спросит Господь, почему вы мои слова не запоминаете и не стараетесь их исполнять. Если бы вы не слышали и не знали, тогда другое дело, тогда в ответе был бы я за то, что не учил вас. А так как вы слышите и знаете, то вам придется держать пред Богом ответ за непослушание и нерадение. А мне очень не хотелось бы, чтобы вы держали за это ответ и поэтому, прошу вас, запоминайте мои слова и поступайте так, как я учу вас, други мои.

— Владыка, — часто спрашивали его, — как нам благодарить вас за то, что вы нас наставляете, за то, что так по-отечески к нам относитесь?

— Только исполняйте то, чему я вас учу. Это для меня будет самая высокая награда — отвечал Владыка.

Обычно в среду после акафиста Владыка предлагал остаться тем, кто желает поучиться петь. Время было такое, что старые люди почти все забыли, а молодые, которые только пришли в храм, ничего не знали. Молитвословов в то время в продаже не было, все приходили в эти вечера с тетрадями и карандашами, чтобы записывать молитвы, тропари, кондаки. Владыка выходил на солею, объяснял сначала смысл песнопения, которое в тот день разучивалось, потом пел его сам и после этого, задав тон, пел его со всем народом.

Сначала пение звучало нестройно и не красиво, но Владыка подбадривал народ и терпеливо продолжал занятия. И вскоре научились петь все, даже те, кто никогда не пел в своей жизни.

Во время богослужений Владыка, стоя на кафедре, или специально выйдя из алтаря, обращался к молящимся со словами:

— Пойте, други мои, пойте!

Иной раз в личной беседе кто-либо скажет ему, что мол у меня голоса нет, или слуха, а Вы де заставляете меня петь! А я боюсь, как бы другие не осудили меня за такое пение.

— Пойте всегда, умеете, или не умеете. Прислушивайтесь, у каждого человека есть слух, только он не разработан. Ведь не глухие же вы, разговор же слышите, так и пение будете слышать, если станете постоянно петь и прислушиваться к пению. Если сначала плохо получается, пойте тихо, но пойте. Пока вы поете — вы и молитесь внимательнее. Вот, обратите внимание, как трудно по началу удержать в уме молитву. А когда молитву поете, она всегда с вами. Перестали петь — сразу мысли заполнили ум и он пошел гулять по белу свету. Да и как можно не петь, когда душа поет во время богослужения! — неоднократно говорил Владыка.

И народ пел. В конце-концов образовался очень хороший, слаженный народный хор, который мог пропеть почти всю Литургию и Всенощную без участия правого клироса.

Часто обращался к народу:

— Когда мы с вами вместе поем "Воскресение Христово видевше", при слове "поклонимся" я поднимаю палец. Для чего это? — Чтобы напомнить, что надо действительно поклониться в эту минуту. Но иногда при словах: "Кресту твоему поклоняемся, Христе"... я намеренно пропускаю это движение и смотрю, как вы будете поступать? Большинство из вас забывает при этом сделать поклон, и вот это нас огорчает. Подумайте только, други мои, что мы с вами, грешные человеки, поклоняемся вместе со святыми Ангелами и Архангелами, участвуем как бы в небесном Богослужении! И при этом многие так невнимательны!

Вы скажете мне: "Владыка, Вы говорите с нами, как с малыми детьми, как с учениками". Да, так и говорим, и не перестанем говорить, покамест служит нам язык наш. Для вашей же пользы, для вашего спасения говорим. Наше дело учить вас по слову Господню: "Шедше, научите все народы..." Ваше дело — слушаться. На Страшном Суде, когда должны мы будем дать отчет в каждом слове и в каждом движении своем, когда спросят: "Почему ты не поклонился Христу, когда Церковь призывала тебя к этому? — Что мы ответим?! Что не знали этого? Нет, знали, потому что много раз говорилось об этом!

За Всенощной, стоя на облачальном месте, во время прославления Богоматери, при словах: "Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим, ... сущую Богородицу Тя величаем", довольно громко всем напоминал: "С поклоном!", — сам подавая пример, положив поклон перед словами "Тя величаем". И весь народ привык дружно кланяться вместе с ним. Усердный молитвенник, особенно любил и почитал Владыка Матерь Божию.

К большому духовному утешению своей паствы, в праздник Успения Пресвятой Богородицы Владыка, впервые в Алма-Ате, стал совершать дивный чин погребения Плащаницы.

Родившись на Украине, любил он иногда вспоминать и свою "ридну мову". Благословляя народ на Литургии со словами: "Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей...", иногда вторично произносил этот возглас по-гречески, а в третий раз по-украински. Но, конечно, он не был, как говорится, узким националистом, наоборот, широкое и любящее сердце его вмещало "эллина и иудея, мужеский пол и женский", по слову Апостола.

Одно время для того, чтобы народ не беспокоил и не теснил Владыку во время богослужения, в соборе, вокруг кафедры была сделана оградка. Но простояла она недолго — Владыка велел ее убрать. Он не захотел даже внешним образом отделять себя от народа.

— Я люблю своих чад, — сказал он, — и они меня, надеюсь, тоже любят. А если кто нечаянно толкнет при большом стечении народа, то не беда. Пусть только больше народа приходит в храм Божий!

А народу в то время в собор ходило действительно очень много.

Большое внимание Владыка уделял исповеди. Много было сказано им слов о покаянии и о значении истинного покаяния. Владыка отвергал общую исповедь. Он говорил, что только на индивидуальной исповеди христианин может по-настоящему очистить свою совесть от грехов и получить разрешение от них.

Когда с кем-нибудь случалось несчастье или кто-либо заболевал, Владыка первым долгом советовал как можно строже исповедаться, причаститься и только после этого приступать к исправлению того положения, в котором человек оказался, или к лечению болезни.

— Значит какой-то грех не исповедан тобой, как нужно. Перебери все в памяти, вспомни и открой духовнику. Подумай хорошенько, может быть постеснялась какой-то грех исповедать? Вот Господь посылает тебе напоминание, чтобы ты не понесла из-за этого греха еще большее наказание. Помни всегда, что нераскаянный грех ведет к духовной смерти.

— Нечистая исповедь — вот корень всех наших бед. А почему? Потому, что Господь хочет, чтобы все спаслись, вот и спасает нас через всевозможные напасти. Только в напасти мы вспоминаем о Боге, а в благополучии нашем нам не до Него.

— Исповедь воспитывает христианина, — говорил Владыка. — Если ты откровенно исповедуешь грехи, у тебя есть гарантия впредь их не повторять. Воспоминание о том стыде, который переживает кающийся во время исповеди, вовремя остановит в другой раз от совершения подобного греха, поможет в целом бороться со грехом.

Часто бывало, что Владыка сам исповедовал, особенно новоначальных. Он давал им особую молитву, где перечислялись все возможные грехи, которые человек может совершить и благословлял в течение некоторого времени читать эту молитву ежедневно, тщательно вспоминая все свои грехи, содеянные в течении всей жизни, начиная с семилетнего возраста и записывать все, что вспомнится. А потом Владыка принимал эту исповедь.

На исповеди он не признавал никаких оправдывающих обстоятельств, сопровождавших отступление человека от заповедей Христовых.

— Ты признаешь, что согрешил? — спрашивал Владыка исповедника, когда тот пытался оправдать себя.

— Да, признаю, — отвечал кающийся.

— Вот и кайся в этом грехе и впредь старайся к нему не возвращаться. На исповеди для христиан не должно существовать никаких обстоятельств, которые оправдывали бы совершенный грех. Грех есть грех. Ты совершил его добровольно, и, осознав свое падение, освобождайся от греха чистосердечным раскаянием. Никогда не впадай в уныние, если снова упадешь, не устояв в добродетели. Имей мужество сразу подняться и снова бороться с грехом покаянием. Сколько раз упадешь, столько раз и поднимайся. И твердо запомни, что неисповеданный грех ведет душу к вечной погибели.

Такого же отношения к исповеди Владыка требовал от служащего с ним духовенства. Часто бывало, что накануне праздничных и воскресных дней, после окончания вечернего богослужения начиналась исповедь. Время приближается уже к полуночи, в храме полумрак, а люди стоят в очереди к батюшкам. Священники устали, но всех выслушивают.

Часто в проповедях Владыка говорил о ношении нательного креста. Всегда напоминал, что без креста нельзя подходить к исповеди и причастию. Однажды после акафиста, помазывая всех святым елеем, Владыка неожиданно сказал одной из певчих:

— А ты, Александра, крестик никогда не забывай надевать, без крестика никуда не ходи. Когда будешь умываться, крестик не снимай, а то забудешь и уйдешь без креста.

Александра не поняла сначала, почему Владыка так сказал ей и, лишь придя домой, увидела, что крестик ее лежит на столе. Она, умываясь, сняла его и забыла надеть.

Очень много подобных замечаний делал Владыка своим пасомым. Ему было все известно о своих духовных чадах. "Владыка на три метра сквозь землю видит" — говорили знавшие его.

Однажды, после Литургии в день празднования всех Святых в земле Российской просиявших, Владыка вышел к своей пастве с таким словом:

"Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Существует поговорка, даже и не поговорка, а так сказали послы князя Владимира: "После сладкого человек не захочет горького". Верно это? Верно. Но иногда приходится вкусить горького после сладкого.

Вот мы с вами только что насладились прекрасной службой всем Святым, получили это духовное утешение, эту духовную сладость. Правда ведь? А теперь приходится сказать вам горькое.

Сегодня в алтаре я получил записку: "О упокоении Павла", и при ней рубль денег. Потом приносят вторую такую же записку: "О упокоении Павла". Через несколько минут еще: "О упокоении Павла". И еще и еще... Всего шесть совершенно одинаковых записок.

Хорошо это или нет?! (Голоса: "Плохо"). Ведь это же, други мои, колдовство! Это — страшный грех! Это — ворожба! Сколько раз я предупреждал вас — не делайте этого!

Жене изменил, скажем, муж. И вот бабки советуют ей, чтобы подала 9 записок о упокоении его и "тогда он к тебе вернется".

Вот я даже вижу эту женщину, которая сегодня сделала это. Как стыдно, особенно, когда перед вами стоит ваша малолетняя дочь, которой вы должны подавать пример! Вот возвращаю вам все 6 записок и деньги, и никогда больше не делайте этого! Исповедуйтесь перед священником в этом великом грехе, и умоляю всех вас, други мои, ради Христа прошу: бросьте все эти суеверия! Господь всегда поможет в любой беде, если вам нужно избавиться от этой беды, а если нужно терпеть беду — то надо терпеть — на все воля Божия!"

Протягивает женщине записки, деньги, и та принимает их.