ЧАСТЬ II

АРХИЕПИСКОП ТИХОН

Следует отдать долг памяти последнему Алма-Атинскому святителю, ставшему жертвой сталинских репрессий — Высокопреосвященному Тихону (Шарапову) и пострадавшему вместе с ним духовенству.

Архиепископ Тихон родился в г. Туле в 1886 году. Получил высшее богословское образование. Был иеромонахом в Почаевской Лавре и редактором журнала «Русский инок». До революции служил в 177-й пехотной дивизии Изборского полка. Октябрьская революция застала о. Тихона в Польше. Одно время был очень близок к митрополиту Киевскому и Галицкому Антонию (Храповицкому), с которым, будучи в сане иеромонаха, в 1919 году, в разгар гражданской войны на Украине находился в заключении в униатском Базилианском монастыре.

Из-за границы приехал в Москву в январе 1925 года, вошел в контакт с Патриархом Тихоном и митрополитом Петром Крутицким. 9 мая 1925 года была совершена его хиротония во епископа Гомельского, викария Могилевской епархии. Хиротонию совершал Святейший Патриарх Тихон и при вручении архиерейского жезла епископу Тихону произнес такие слова:

«Предстоящий тебе путь святительского служения в исключительно трудных условиях есть путь крестный и мученический. И, может быть, твое сердце трепещет и смущается! Благодать Святаго Духа и сила крестная укрепят тебя. Взирай на твердость мучеников Христовых и их примером воодушевляйся на предстоящий тебе подвиг».

Слова Святейшего Патриарха были пророческими. С этого времени начались мытарства епископа Тихона по ссылкам и лагерям. В мае 1925 года он был арестован и в административном порядке выслан из Гомеля. В конце того же года арестован, судим по ст. 58-10, приговорен к трем годам концлагерей. В 1927 году арестован, судим по ст. 58-10, заключен в Соловки на три года. В 1930 году судим по ст. 58-10, сослан в северный край на три года. В 1931 году судим по ст. 58-10, приговорен к трем годам концлагеря. В 1934 году митрополитом Сергием (Страгородским) направлен в Рязань, но вновь арестован и сослан в Самарканд.

Год возведения Владыки Тихона в сан архиепископа неизвестен. В августе 1936 года назначен архиепископом Алма-Атинским, но в управление епархией вступил только 17 января 1937 года. Служил во Введенской церкви, которую после закрытия Николаевской передали православному архиерею.

Об архиепископе Тихоне мы не имеем воспоминаний современников, и к данному повествованию о нем можно лишь добавить сведения, опубликованные в сборнике М. Е. Губонина «Патриарх Тихон и история Русской церковной смуты»²³.

В свое время Преосвященный Тихон рассказывал о сне, бывшем ему в заключении, на нарах в камере Могилевского ГПУ:

«Позже, освободившись в Москве из заключения, Преосвященный изложил содержание этого сна на внутренней стороне переплета своего архиерейского «Чиновника»... Во второй половине 20-х гг. пишущий эти строки, состоя старшим иподиаконом сего святителя, многократно держал в руках этот «Чиновник».

Во время проживания молодого тогда о. Тихона в Почаевской Лавре, у него был друг, из простецов, некий иеромонах Аркадий. К 1925 году, в связи с многолетним проживанием о. Тихона за границей — в Германии, связь его с другом прервалась, в результате чего они надолго потеряли друг друга... Конечно, грустили и мечтали о встрече.

В самом начале 1925 года архимандрит Тихон, наконец, вернулся на родину, где вскоре состоялась его архиерейская хиротония. За обычной суматохой и множеством дел, возникших в связи с его новым служебно-иерархическим положением, справок о своем старом друге на первых порах навести не удалось (как предполагалось). А затем весьма вскоре же состоялся его отъезд на епархию, закончившийся более чем печально как для него лично, так равно и для порученного ему церковного дела.

Владыка Тихон во вверенной ему Гомельской епархии повел успешную войну против местных обновленцев. А так как это шло вразрез с интересами гражданской власти, то он вскоре же был арестован и, насидевшись в достаточной мере по провинциальным тюрьмам, препровожден этапным порядком в Москву — свалочное место для всех архиереев, не допускаемых Тучковым к управлению своими епархиями в целях обеспечения максимального успеха обновленцев в их программной деятельности по развалу Церкви на местах.

И вот в Могилеве, находясь в заключении в местном ГПУ, лежа в вынужденном бездействии на нарах, Преосвященный Тихон задремал. Во сне он увидел своего друга, иеромонаха Аркадия, причем в плачевном состоянии — лежащим где-то на койке при последнем издыхании; всякая помощь ему была бесполезна... Положение было трагичнейшим и беспомощным, горю Владыки не было границ. И пока он метался в хлопотах, в поисках мер к спасению своего тяжко болящего и горячо любимого друга, о. Аркадий скончался.

Горю Владыки, как оказалось, действительно не было предела, так как, проснувшись и с изумлением оглядевшись по сторонам, Владыка почувствовал, что все его лицо было мокро от слез и ряса, свернутая под головой вместо подушки, также влажна: пропитана слезами. Он долго не мог прийти в себя, и слезы продолжали по-прежнему лить из глаз под влиянием только что виденного печального зрелища.

Позже, в Москве, вскоре после освобождения из заключения и дачи необходимой подписки о невыезде, Преосвященный немедленно принял меры к тому, чтобы навести справки о своем давнем и далеком друге.

Справку навести удалось. Оказалось: в день «вещего сна» о. Аркадий скончался.

Впоследствии в память покойного своего друга Владыка Тихон при пострижении в мантию своего келейника Никандра Перепечко, в соборном храме московского Богоявленского монастыря нарек его Аркадием».

И в Алма-Ату Владыка Тихон приехал с этим о. Аркадием, бывшим к тому времени в сане архимандрита и также освободившимся из лагерей.

Архимандрит Аркадий (Перепечко Никандр Архипович) родился 30 октября 1900 года в Белоруссии в городе Быхове в крестьянской семье. С 1918 по 1922 год служил в качестве телеграфиста связи в 8-й западной батарее связи в городе Рославле. После окончания гражданской войны занимался с родителями крестьянским хозяйством до 1925 года, когда началось его служение Церкви Божией рядом с Преосвященным Тихоном, епископом Гомельским. В 1928 году о. Аркадий был арестован и до 1934 года отбывал ссылку в Казахстане, где в городе Кустанае произошло его знакомство с находившимся там же в ссылке протоиереем Киприаном Соловьевым, с которым в последующее время он вел переписку.

Протоиерей Киприан Соловьев родился в 1879 году в селе Бондари Черниговской области в семье учителя. Закончил Киевскую Академию и преподавал в Черниговской семинарии. Перед октябрьской революцией принял священный сан. В 1917 году назначен приходским священником церкви села Холопкова Глуховского уезда. Был одарен музыкальными способностями — прекрасно пел и играл на скрипке. Имел талант проповедника, что было отмечено святым праведным Иоанном Кронштадтским: еще будучи мирянином, Киприан посетил его и был назван им «Киприаном-Златоустом».

В селе Холопково о. Киприан организовал молодежный церковный хор. Как добрый пастырь, он имел огромный авторитет среди односельчан. В марте 1927 года против него было возбуждено уголовное дело за «агитацию против общественного строя». В обвинение входило, в частности, то, что о. Киприан организовал детский хор, что «противостояло в селе пионерскому движению». Хор был ликвидирован. В мае 1927 года дело было прекращено из-за отсутствия достаточного состава преступления. В этом же году вновь возбуждено дело, и о. Киприан 23 сентября 1927 года присужден к трем годам ссылки в Казахстан, трехлетняя ссылка растянулась на 9 лет — до 1936 года.

По воспоминаниям его дочери, Нины Киприановны Соловьевой, отчасти известны места его ссылок: село Журавлевка Кустанайской области, г. Бузулук Оренбургской области, г. Богородск Горьковской области, далее Туркмения, г. Мары. В 1936 году закончился срок его последней ссылки, и некоторое время о. Киприан служил в Ташкенте с епископом Лукой (Войно-Ясенецким). Но в Ташкенте семья о. Киприана голодала. Он получил письмо от архимандрита Аркадия, в котором последний приглашал о. Киприана в Алма-Ату. И в том же 1936 году о. Киприан приехал в Алма-Ату и стал служить во Введенской церкви с архиепископом Тихоном и архимандритом Аркадием.

Накануне праздника Преображения Господня, в ночь с 18 на 19 августа 1937 года в Алма-Ате были арестованы: архиепископ Тихон, архимандрит Аркадий, протоиерей Киприан, иподиакон Николай и староста Введенской церкви.

Архиепископ Тихон обвинялся в том, что «в 1925 году завербован разведкой одного из кап. государств и переброшен на территорию СССР с заданиями шпионского характера. Собирал материалы шпионского характера о развитии текстильной промышленности в Средней Азии и положении колхозов. В Алма-Ате организовал и возглавил антисоветскую религиозную повстанческую организацию церковников».

Архимандрит Аркадий обвинялся в том, что «вел антисоветскую агитацию, направленную на дискредитацию руководителей ВКП(б) и сов. правительства. Пропагандировал идеи монархизма. Террорист, был подготовлен Шараповым для непосредственного совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и сов. правительства».

Протоиерей Киприан Соловьев — «ярый монархист, ведет монархическую агитацию среди населения, во время богослужения поминает Царей и Цариц. Совершает тайные богослужения, потихоньку крестит детей, даже взрослых». Обвиняется в том, что «вел монархическую агитацию среди населения и пропаганду против Конституции СССР».

Заседанием тройки УНКВД по Алма-Атинской области от 17 октября 1937 года архиепископ Тихон (Шарапов), архимандрит Аркадий (Перепечко), протоиерей Киприан Соловьев приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 10 ноября 1937 года.

На запрос родственников о проходившем по делу архиепископа Тихона иподиаконе Нигородове Николае Васильевиче в Министерство государственной безопасности дан ответ: «Умер в ссылке в 1941 году». Судьба остальных арестованных в ночь с 18 на 19 августа 1937 года неизвестна.

Об упомянутых выше епископах можно добавить следующее.

Архиепископ Подольский и Брацлавский Амвросий (Полянский) с 1923 по 1926 г. находился на Соловках. Был в числе епископов, подписавших в 1926 году «Памятную записку соловецких епископов». Умер в 1934 году от солнечных ожогов и желудочных заболеваний по дороге из Чимкента в отдаленное селение²⁴.

Из устных рассказов известно, что Владыка, облаченный в черную рясу, ехал по раскаленной солнцем степи на верблюде в сопровождении конвоя. Объявив привал, охрана дала команду: «Поп, слезай с верблюда!» Ответа не последовало — Владыка был мертв.

Архиепископ Херсонский и Николаевский Прокопий (Титов) был судим в Одессе в начале 20-х годов, также в Томске и в Камышине. С 1923 по 1926 год находился в ссылке на Соловках. По свидетельству очевидцев, 28.05.1935 г. он был в Ташкенте с направлением в город Турткуль в сопровождении протоиерея Иоанна Скадовского. Расстрелян в 1937 году.

C начала Великой Отечественной войны в Николаевской церкви была устроена конюшня, а в подвале ее размещалась военная штрафная рота. Бывшие прихожане нередко наблюдали, как по настланным на высокое крыльцо церкви деревянным трапам в 6 часов утра военные выгоняли из церкви табун лошадей, в 8 часов табун загоняли обратно. В алтаре и по всему храму стояли деревянные нары. На нарах лежало сено, на полу лежал навоз.

В это время в Алма-Ате не осталось ни одной действующей церкви. Христиане тайно собирались на квартирах для общей молитвы. Одним из тех священников, которые тайно совершали тогда Божественную Литургию, был протоиерей Виктор Поливанов. После закрытия Николаевской церкви о. Виктор с матушкой и дочерью переехали к сыну Виктору, который был священником церкви г. Орехово-Зуево. В 1937 году о. Виктор-младший был арестован и расстрелян, и о. Виктор-старший возвратился в Алма-Ату.

Здесь он кое-как устроил семью, сам же проживал на разных квартирах, пока сестры не нашли для него отдельный дом, где была одна комната, кухня и холодный коридор. В 1943 году вернулась из лагерей инокиня Параскева (Буханцова). Она поселилась у о. Виктора и ухаживала за ним, поскольку он был слабый и болезненный.

«Я больной человек,— говорил о. Виктор,— но я — иерей. Я не могу не служить, я должен служить Богу». В комнате у окна стоял стол, на котором расстилался антиминс, и о. Виктор, по немощи своей почти все время сидя на табурете, при тихом пении собравшегося у него народа, совершал Божественную Литургию.

А. Нагибина рассказывала, что однажды она пришла к о. Виктору и произошло следующее:

«Отец Виктор попросил:

— Настенька, выйди, пожалуйста, на улицу, посмотри на окно, увидишь ты там что-нибудь или нет?
Я послушалась и вышла на улицу.
— Нет, батюшка, ничего не вижу.
— А ты подальше отойди, к калитке.

Я отошла и увидела на окне иконописное изображение Матери Божией с Младенцем на руках. Я зашла в дом и сказала:

— Батюшка, там икона.

И батюшка рассказал, как утром зашли в калитку женщины, остановились во дворе и стали креститься на окно и поклоны класть:

«Паша,— говорю я,— чего они на улице крестятся? Пойди, скажи, чтобы скорее в дом заходили». Женщины зашли и говорят: «Простите, батюшка, но как не помолиться, когда у Вас на стекле икона Матери Божией?»

Я Пашу послал посмотреть, и она говорит, что икона. Я велел Паше протереть стекло. Она вымыла его с мылом, но изображение оставалось. Тогда я вышел сам и убедился в чудесном явлении на оконном стекле нашего дома образа Пречистой Богородицы с Предвечным Младенцем на руках.

Это был не живописный образ, а как бы выведенный карандашом внутри стекла, и виден он был лишь с улицы. Образ продержался несколько дней и исчез».

Так Господь явными знамениями укреплял свое малое стадо, ради Него и Пречистой его Матери собиравшееся за закрытыми дверями ветхого дома.

Николаевский храм возвратили общине верующих в 1944 году. Он представлял в это время печальное зрелище — без крестов, со снесенными куполами и колокольней. Ни иконостаса, ни икон, ободранные до древесины стены. Кирпичная кладка тупика подвала изрешечена пулевыми выстрелами. Община сразу приступила к ремонту. А в 1945 году Николаевская церковь стала кафедральным собором Казахстанской епархии, окормлять которую был назначен освободившийся из ссылки архиепископ Николай (Могилевский).

Весной 1946 года, когда еще внутри и снаружи собора стояли леса, Владыка Николай освятил первый отремонтированный придел святителя Николая, и на Благовещение в нем совершилось первое богослужение. Продолжался ремонт двух других приделов. Заново написан иконостас, в собор возвратились изъятые иконы. Одна из них, икона святителя Николая, с надписью «Образ сооружен в память 25-летия служения иерея Александра Скальского Церкви Божией 23 декабря 1911 года» была вновь положена на аналой перед амвоном центрального придела. И ковчег с мощами великомученика Пантелеимона, привезенный с Афонского подворья о. Стефаном, вновь обрел свое место в алтаре Пантелеимонова придела.

И как знать, Сам ли Господь внушил архиерею, или кто-то рассказал ему о заветном желании о. Александра, но в подвале собора были возведены кирпичные перегородки, выложен кафелем пол, и под Варваринским приделом устроен небольшой и теплый храм в честь Успения Божией Матери.

Протоиерей Виктор Поливанов дожил до 1965 года. Болезнь, изнурявшая его многие годы, перешла в рак, и последние несколько лет он был прикован к постели. Рядом с ним по-прежнему была инокиня Параскева (Буханцова), которая ухаживала за умирающим священником.

В его комнате, среди прочих икон, был список с находящейся в Никольском соборе иконы целителя Пантелеимона. Отец Виктор всю жизнь чтил этого святого и икону его почитал как чудотворную. Находясь на одре болезни, он молитвенно обращался к великомученику, прося дать ему сил отслужить одну, последнюю Литургию.

Однажды, когда о. Виктору было особенно тяжело, в его комнату зашел юноша — очень молодой, кудрявый, с красивым лицом. Он был одет в белый халат, такой белый, что о. Виктор сразу обратил на это внимание. «Наверное, Паша вызвала мне врача»,— подумал о. Виктор. Врач подошел к постели батюшки, сел рядом на стул и, не говоря ни слова, опустил голову и положил на колени руки. «Какой он симпатичный!— думает о. Виктор,— такой молодой и уже врач! Ничего у меня не спрашивает, наверное, размышляет, чем бы мне помочь».

Юноша посидел некоторое время, потом поднялся и прошел в соседнюю комнату. «Наверное, руки пошел помыть» — подумал о. Виктор. Но прошло время, а врач не возвращался. Отец Виктор позвал Пашу:

— Паша, где же доктор?
— Какой доктор?
— Он зашел в твою комнату вымыть руки.
— Нет, батюшка, ко мне никто не заходил, никакого доктора я не видела.

Отец Виктор взглянул на икону целителя Пантелеимона и узнал в нем «врача», который только что его посетил. «Пришел мой срок умирать,— сказал о. Виктор.— Богу не угодно продлить мне жизнь, и святой великомученик приходил утешить меня». Отец Виктор умер 1 мая 1965 года в день памяти своего Ангела мученика Виктора. И ровно через год, 1 мая 1966 года, отошла ко Господу инокиня Параскева, увидев перед смертью Ангела, принесшего ей букет прекрасных цветов от о. Виктора.

От составителя: Осенью 1992 года мы с А. С. Нагибиной приехали на горочку, чтобы отыскать место погребения пастырей исповедников. На их братской могиле монахинями была положена каменная надгробная плита с высеченной на ней надписью: Священники Николаевской церкви протоиерей Александр Скальский, протоиерей Стефан Пономарев, протоиерей Филипп Григорьев.

С послевоенных лет лагерное кладбище стало постепенно превращаться в один из жилых районов города. И сейчас на склоне горочки уютно расположились частные одноэтажные дома, утопающие в зелени садов, обильно плодоносящих на сухой глинистой почве. При дороге по вертикальному срезу горы чернеют пустые впадины могил, кое-где свисают остатки полуистлевшей материи. Что это? Обивка гроба или то, что осталось от погребальной одежды?

У кого первого поднялась рука, чтобы снести кресты и надгробные памятники, извлечь из земли останки погребенных лагерников и на месте разоренных могил заложить фундамент своего дома?

В довоенные и послевоенные годы на каждую Радоницу монахини и прихожане Свято-Никольского собора приходили на могилу пастырей, зажигали свечи и негромко, чтобы не беспокоить близ живущих, пели пасхальный канон, возвещая усопшим радость о воскресшем Господе. Облюбовавшие горочку жильцы неоднократно сбрасывали плиту с могилы в овраг, но матушки снова и снова старческими усилиями втаскивали на гору камень и устанавливали его на дорогую им могилу.

И вот однажды, в 60-е годы, прихожане, придя с пасхальным приветствием на могилу исповедников, не нашли ни плиты, ни могилы. С вершины горы были сброшены все оставшиеся памятники, и трактор сровнял с землей последние холмы, напоминавшие о кладбище лагерных узников. Время брало свое. Монахини одна вслед за другой перешли в иную жизнь, горочка все больше застраивалась особняками. Но имена пастырей исповедников сохранялись в сердцах прихожан Свято-Никольского собора.

Сейчас рельеф горочки изменился почти до неузнаваемости. Где-то здесь, в этом районе находилась могила. Но где? Мы обходим близ расположенные дома, беседуем с жителями: «Вы знаете, что здесь погребены священники?». Да и они помнят, что много лет здесь лежала плита с их именами. Жители указывают нам на место в одном из дворов — здесь лежала плита, сюда, мы помним, приходили весной старушки и ставили свечи. Но много лет назад бывший хозяин двора окончательно скинул плиту в овраг, недели через три он внезапно умер, плита давно засыпана мусором, а новые хозяева поставили над могилой гараж.

Еще нам рассказали, как при прокладке дороги, проведении газопровода и высоковольтной линии врезался ковш экскаватора в землю и кости, черепа, остатки гробов выворачивались из пласта земли, и вперемешку с камнями, корнями и глиной ссыпались в кузов самосвала и увозились — куда? — неизвестно.

На вершине горочки, как венец цинизма предшествующих лет, взгромоздился девятиэтажный серый дом, недостроенный и оставленный строителями. Зияют пустыми глазницами окна панельного великана-дома, в котором нет жильцов...

Работая над составлением жизнеописания пастырей-исповедников, время от времени я приходила к Анастасии Нагибиной, чтобы зачитывать перенесенные мною на бумагу устные ее рассказы. В один из моих приходов Анастасия Степановна рассказала мне следующее: «Все это время я пыталась вспомнить, почему о. Александр так желал быть похороненным на этой горочке, и, углубляясь памятью в события того времени, вспомнила, как однажды, там же на колокольне Никольской церкви, о. Александр, смотря на эту горочку, вдохновенно, с душевным трепетом и простирая руки в сторону горной возвышенности, сказал: «Как придет Господь во славе для праведного Суда на землю, а я на горе восстану, я первым встречу Его и стану высоко над городом, и устремлюсь к Нему и скажу: «Господи! Господи! Вот я!»

Эти, извлеченные из глубины памяти слова о. Александра, возможно, дают объяснение неудачи поиска их останков, который был произведен в 1993 году. Возможно, не пожелал о. Александр спускаться в низину города, взыскуя нового града, Горнего Иерусалима. И для нас до страшного дня второго пришествия Господня останется тайной, где встретят Господа верные рабы Его.

В настоящее время в Алма-Атинской епархии готовится канонизация пострадавших на Казахстанской земле новомучеников: еп. Германа, еп. Пимена, еп. Льва, архиеп. Тихона (Шарапова), архим. Аркадия, архим. Феогена, протоиереев Александра, Стефана, Филиппа, Киприана.

Удаленная от славных святынь Российского Православия земля Казахстана, к началу XX столетия мало просвещенная светом Евангельской Христовой истины, в этом столетии обильно политая кровию мучеников и исповедников Святой Православной Церкви, ныне, Богу содействующу, открывает для славы Святого Православия имена мужественных страдальцев за веру. И льется с пренебесных высот священный гимн любви к Богу, возносимый сонмом новомучеников и исповедников Казахстанских:

Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? ...ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8; 35, 38—39).

Их же молитвами, Господи, Иисусе Христе, Боже наш,
помилуй нас, Аминь!

В 1993 году по благословению архиепископа Алексия были произведены поиски мощей погребенных на горочке пастырей-исповедников. Но на месте предполагаемой могилы были найдены останки неизвестных людей, также пострадавших в сталинском концлагере в 30-е годы. Останки были перенесены в склеп, выстроенный во дворе Никольского собора, над ними установлен крест-постамент с именами пострадавшего в Казахстане духовенства и мирян. У креста совершаются панихиды.